— Угу! Визионеров и фантазеров. Не жаль потерянного времени?

— Нет. Оно не потеряно.

— Ах, да! Еще закон о базовом доходе.

— Браво, Эжен! Знаешь меня лучше родной мамы. Мы же вместе об этом мечтали, помнишь? А теперь работает!

— Хреново работает. Деньги очень маленькие, прожиточного уровня не покрывают. Мы мечтали, чтобы на базовый доход можно было жить.

— Но надо же с чего-то начинать. Мы едва выбили эти деньги. Эксперты боялись, что мы разведем тунеядцев, которые будут жить на базовый доход и вообще ничего не делать.

— Эти и так найдут, как ничего не делать. Но картинка была, конечно! Как Нагорный агитировал за твой закон и Дауров его поддерживал! Они знали, кто автор?

— Нагорный знал. Дауров сейчас тоже знает. Вообще попросить выложить этот проект Нагорного — это был некоторый авантюризм. Но я всегда подозревал, что он в душе левый. И зачем парень корчит из себя правого! А Дауров — вообще левак хуже тебя.

— Просто праздник жизни, — усмехнулся Эжен. — Аш, завидно.

— А чего завидовать? Присоединяйся.

— Это как? Ввалиться на НС и сказать: «Это Эжен Добиньи, ну, вы помните. У меня тут для вас пара проектов». В тюрьме СБК я буду, думаю, минут через пятнадцать.

— Курс психокоррекции пройти придется, конечно. Но на тебе же трупов нет. Значит, год максимум. Это не страшно. Зато окупится. Жить открыто, не бегать, не прятаться, иметь все права, собственность и семью. И возможность заниматься делом.

— Ты имеешь все права?

— Я — особый случай. Но они у меня будут.

— И если ты приведешь меня в СБК с покаянием — этот впечатляющий факт приблизит осуществление твоей мечты.

— Зря ты подозреваешь меня в корысти. Кроме шуток, Эжен, это наилучший выход и для тебя, и для всех твоих людей. В СБК я тебя не поведу. Заявление о похищении писать не буду. А пойдем мы к Ройтману на частный прием. Это наименее травматично.

— Ты мне оплатишь частный прием у Ройтмана?

— Оплачу, конечно. Совершенно без проблем. Сейчас в ПЦ всем управляет Евгений Львович. Совершенно официально — он возглавляет Центр. Раньше психологи даже охрану у меня снять не могли самостоятельно, ножные браслеты отменить не могли. Теперь они могут все. А потому все тридцать три удовольствия, через которые прогнали меня, тебе не грозят точно: ни передвижение по зданию под конвоем, ни наручники, ни отсутствие Сети. Может быть ты и прав, что десять лет побегал. Сейчас в ПЦ не то, чтобы гораздо приятнее, но куда менее неприятно. Ройтман и маразм несовместимы. Но, понимаешь, это в двадцать шесть лет в кайф и побегать: скрываться в лесах, ночевать на голой земле, повязать на голову клетчатый платок и прикинуться махдийцем. Но в тридцать шесть уже как-то не тянет: хочется вписаться в общество, занять в нем некое место…

— У тебя неплохо получается, — заметил Эжен. — Сын — член императорской фамилии. Любовница — дочка миллиардера. Сам — без пяти минут эксперт НС по национальной политике и соцзащите. И тоже не без денег: «История» по всей империи продается, на трех языках.

— Вега мне не любовница, — заметил я. — Собеседница, не более. На остальное не жалуюсь. Так что хватит дурью маяться и делай, как я.

— Ага! Сложить оружие и сдаться на милость Хазаровскому.

— Вообще-то, я предлагал Ройтману. Но если очень хочется Хазаровскому, можно и Хазаровскому. Не вопрос. Мне же выгоднее: частный визит к Евгению Львовичу не оплачивать. А аудиенцию у Леонида Аркадьевича согласую, не проблема.

— Ты уже вхож в императорские покои?

— Я нет. Через Артура. И через Кастальского.

— Угу! И император нас примет?

— Даже не сомневаюсь. Примет, скажет какие вы молодцы, что пришли, вздохнет и отправит к Ройтману на психокоррекцию на тот же год.

— Ага! На «F-5».

— «Е-4» максимум. На «пятерку» вообще не имеют право сажать, если ты согласие подписал. А на «Е» сейчас совершенный санаторий. Я туда загремел по милости твоего Филиппа и отчасти Даурова на два дня. Меня даже не обыскивали. Через арку прогнали, как на посткоррекционке. Выдали местное кольцо. Почему-то считается, что оно связано только с внутренней Сетью Центра. Ничего подобного. Во внешнюю Сеть тоже без проблем, если только твой психолог тебе ее не заблокировал. Тебе могут, конечно, заблокировать до суда, но потом — вряд ли. И ходишь себе по всем возможным порталам, треплешься, сколько влезет со знакомыми и родственниками и даже можно еду заказать из магазина или из ресторана. Тысячу гео можно тратить в месяц.

— Неплохо, — усмехнулся Эжен. — Только мне свобода дороже.

— Да какая свобода! Разве ты свободен, Эжен? Пройдешь курс — будешь свободен.

— Анри, спасибо за советы и рекомендации, но у нас для тебя альтернативное предложение. У нас тоже есть психолог, который может провести курс психокоррекции. И пройдешь его ты.

— Так! Значит это не байка про революционных психологов… И что делать будут?

— Психокоррекцию, я же сказал. Точнее антипсихокоррекцию. И ты станешь опять самим собой.

— Эжен, не надо, прошу тебя! Я не хочу к этому возвращаться.

— Анри, да ты, наверное, забыл все? Тебе память стирали?

— Что-то стирали. Ройтман говорил, что по минимуму. Я события помню. Помню, что я делал, но не помню, что я при этом чувствовал.

— Тебя лишили лучших воспоминаний. Боже мой, какой был драйв!

— Наш драйв слишком дорого обошелся слишком многим людям.

Эжен вздохнул.

— Ты говорил, что сдаться — лучший выход для моих людей… Анри, нет моих людей. Это твои люди. И сейчас они со мной только ради тебя. Вождем, героем, гением — всегда был ты и только ты. Я был только твоим бухгалтером.