«Все. Ампулу захоронили», — устало сказал Георг.

«А какова была мощность источника?»

«Не беспокойся, тебе хватило».

«Ты можешь мне чем-нибудь помочь?»

«Да! Я могу вскрыть тебе вены».

«Что же не выстрелом в голову, как Олега?»

«Олег был обречен! Мы не смогли остановить процесс прорастания Улитки Бекетова, даже ампутировав ему руку. Через несколько дней он бы умер в мучениях. То, что ты, к несчастью, увидел, было просто эвтаназией».

«Я вам больше не верю. У вас все эвтаназия».

«Не верь. Это больше не имеет значения. Давай-ка лучше поговорим о тебе. Надеюсь, ты понимаешь, что у тебя нет шансов?»

«Да».

«Ну, конечно, ты же этого и добивался! Какой вид эвтаназии ты предпочитаешь?»

«Когда?»

«Чем раньше, тем лучше. Пока ты еще способен рассуждать и не сходишь с ума от боли. Дня через два ты сам меня об этом попросишь. Между прочим, у нас очень мало обезболивающего. Каждая ампула на счету».

«В общем-то, я на это и рассчитывал».

«Не сомневаюсь!»

«У Себастьяна были какие-то красненькие таблеточки. Он дал такую товаби…»

«Обойдешься. Это очень дорогой препарат. Вообще, на медикаментозный способ не рассчитывай. Я не могу тратить на тебя лекарства. ГЛД или вскрытие вен. Все».

«Второе».

«Договорились. Сейчас Эмиль принесет все, что нужно. Я ему передал».

«Георг, я посижу пока возле палатки. Здесь душно».

Иной подал ему руку и помог встать. Уже наступило утро, и сиреневая трава серебрилась в лучах восходящего солнца. Холодный воздух пьянил и обжигал легкие, а небо, высокое и бездонное, сияло бирюзой над маленьким лагерем поселенцев.

Георг помог своему дерисесть у входа в палатку и сам опустился рядом.

— Андрей! Какой же ты все-таки идиот! — не выдержал он. — Ты мог бы еще жить. Видеть все это. Сейчас восемь часов. Через час я бы провел психокоррекцию, и ты бы забыл обо всем. Слушался бы господина и радовался жизни.

— Может быть, я не хочу забывать, — медленно проговорил Андрей. Каждое слово уже давалось с трудом. Слабость увеличивалась. Язык еле поворачивался.

— «Не хочу забывать»! Блажь! Это все равно, что сказать «не хочу лечиться». Мне до боли дорога моя язва желудка. Действительно, «до боли»!

— Не надо, Георг. Ты бы лучше накричал на меня и пристрелил из ГЛД. Я же нарушил четвертое правило для низших. Причинил вред своему здоровью и так далее… Ты просто убиваешь меня своей жалостью!

— А что еще с тобой делать? Надо было полностью имплантировать четвертое правило, а не в том урезанном виде, как это было сделано, поскольку считали, что ты будешь работать в опасных условиях и должен уметь идти на риск. Тогда ты бы никогда не нашел этой чертовой лазейки. Вас надо оберегать от самих себя.

— Жалко, да? Хорошая машина сама себя сломала?

— Как ты примитивно все понимаешь. Дери — не машина. Homo naturalis — это контролируемый биологический вид с зачатками разума. Мы способны на привязанность к своим дери, Андрей.

— Как к любимой собачке, да?

— Этот образ ближе к истине, чем образ полезной машины, хотя и последнее не стоит сбрасывать со счетов. Но, знаешь, к животному, с которым можно поговорить и даже пообщаться на ментальном уровне, совсем другое отношение.

— Значит, животному?

— Хорошо, я беру назад слово «животное», человеку естественному. Хотя даже к Иным понятие «животное» применимо. Пожалуй, только по отношению к Высшим оно слишком натянуто.

Пришел Эмиль. Он держал в руках пластиковый таз с водой и сложенную клеенку.

— Подожди пока здесь, — сказал Иной Андрею. — Мы сейчас все подготовим, и я тебя позову. Впрочем, если хочешь, мы можем отложить операцию. Хотя я бы не советовал. Лучше все сделать сейчас. Как ты?

— Георг, я все никак понять не могу, убийца ты или, действительно, добрый господин. Я уже начинаю жалеть, что сбежал от тебя таким непоправимым способом.

— Это очень правильное чувство. К сожалению, запоздалое. А относительно того, кто я… Я — Иной. И ты никогда не сможешь этого понять. Ты — низший.

— Сейчас, ваби! Готовьте ваш эшафот.

Георг вздохнул и скрылся в палатке вслед за Эмилем.

Андрея позвали минут через пять. Он мысленно попрощался с чужим рассветным солнцем, бирюзовым небом и лиловой травой и откинул полог палатки. На полу была постелена клеенка, и стоял таз с водой.

«Садись сюда, Андрей, облокотись на меня. Руки в воду».