Пятый день. Андрей запомнил только, как смотрел на свою кожу всю в красных точках внутренних кровоизлияний и сливообразных прозрачных пузырях. И еще боль, привычную и невыносимую.

День Шестой. Господин теперь разговаривает по ментальной связи и довольно много. Все твердит что-то успокоительное, ни болезненных воспоминаний, ни упреков. Андрей, кажется, опять просил убить его. Георг ушел от ответа. Заходил Эмиль. Как раз когда Себастьян вновь что-то мудрил с его ожогами. Зашел, прикрыл рот рукою и выскочил вон. Больше не появлялся. Андрей не мог осуждать его.

Седьмой день. Все время хочется спать. Пошевелить рукой или ногой — целая проблема. Теперь болит еще и голова. И не менее нестерпимо. Мыслить почти так же трудно, как говорить. Георг все твердит свои утешения.

«Дай мне яду, Георг! Ну, ты же не такая сволочь, как Себастьян! Я же знаю!»

Георг молчит.

«Красненькие таблеточки… Они останавливают сердце, да?»

«Себастьян даст тебе обезболивающего».

Толку от этого обезболивающего!

Восьмой день. Капельница уже воспринимается, как деталь обстановки. В центрах удаленных пузырей — черные участки кожи.

— Очаги некроза, — спокойно комментирует Себастьян.

«Да пропади ты пропадом!»

Себастьян никуда не пропадает. Сидит рядом, заполняет карточку истории болезни.

— Если бы функция биологического контроля была в порядке, мы, возможно, могли бы это вылечить.

«И стоило меня мучить, чтобы сделать этот вывод?»

— Стоило! Хотя все очень сложно, — продолжает он свою мысль. — Пораженный организм напоминает решето. Слишком много нарушенных связей. Легче заштопать локальную дырку, чем соединить каждую пятую нить в ткани.

«Ну, так плюньте, наконец, на эту старую тряпку!»

— Нет. Есть еще несколько методов.

День девятый. Утром переворачивают на живот. Делают местное обезболивание. Заморозка растекается в районе спины. Себастьян что-то там мудрит. Уже почти неважно, что. После операции Андрей все же спрашивает.

— Пересадка костного мозга.

«Это может помочь?»

— Вряд ли.

Себастьян удаляет очередные пузыри. Больной равнодушно наблюдает за этим процессом. Под пузырями — красное кровавое мясо. Повязка с фурацилином — и снова боль.

День десятый. Больно глотать. Желудок по-прежнему не принимает пищу. Себастьян исследовал слизь и слюну.

— Ты просто заповедник бактерий. В слизи — стрептококи и стафилококи, в кале — кишечная палочка, стафилококки и энтерококки, в слюне — грибок. И главное, все устойчиво к антибиотикам.

«Может быть, проведете дезинфекцию? Например, с помощью ГЛД? Всего один выстрел?»

Себастьян отворачивается.

День одиннадцатый. Боль ушла. Ожоги почти не ощущаются. Только еще побаливает желудок. Хочется пить и спать. Но сон не приходит. Дрема.

«Может быть, я уже прошел через ад? Это чистилище? Как ты думаешь, Себастьян, когда я, наконец, умру, меня могут сразу определить в Рай? Ведь все остальное будет уже позади, а?»

— Рай не для самоубийц.

«Какой ты жестокий! Как ты думаешь, а Христос был Иным или Высшим? Как он меня примет?»

— Не мели чепухи. За гранью ничего нет.

«Значит, и боли нет? Хорошо!»

День двенадцатый. Всепоглощающая слабость. Вся кожа в красных пятнах кровоизлияний.

«Себастьян, а можно меня вынести на улицу. Может быть, переполненный кислородом воздух меня взбодрит?»

— У тебя заболят глаза от света.

«А вечером?»

Вечером его вынесли на воздух и опустили носилки возле палатки. Дери шарахались от него, как от приведения. Он ясно видел ужас в их глазах. Георг пришел и сел рядом. Но поговорить они не успели. Андрей вдохнул влажного вечернего воздуха и заснул.

День тринадцатый. Он еще жив. Что тут еще скажешь?

День четырнадцатый. Такой же, как предыдущий.

День пятнадцатый. Рвет желчью, в кале — кровь. Сухая желтушная кожа. Струпья. Крупные черные очаги некроза по всему телу.

— У тебя разлитый перитонит, — замечает Себастьян.

«А-а. Значит, недолго».

— Нужна еще одна операция.

«Мне все равно».

Местное обезболивание. Себастьян что-то выкачивает из его живота. Ставит катетер. Что-то вводит внутрь.

«Что это было?» — лениво спрашивает Андрей.

— Дренирование брюшной полости.

Себастьян упорно заполняет карточку. Да, конечно, интересно разрезать живого человека.

«Себастьян, а тому парню в 1960 году, ему сделали эвтаназию?»