– Шутка стара как мир: «Хорошо быть генералом», – догадался Толстой.

– Именно. После чего угадавший приказывает генералу снять панталоны, воткнуть себе в зад плюмаж от генеральской шляпы и трижды прокукарекать.

– Надеюсь, что вас миновала чаша сия? – невинно справился Толстой.

– Увидишь, что я не остался в накладе, – пообещал Долгоруков.

В артистическом салоне княгини Г. даже такое пустяковое развлечение, каковы charades en action, исполнялось с исключительной выдумкой. Публика здесь собиралась далеко не ординарная, мне даже посчастливилось встречаться с Карамзиным, а посему иные гости превращали свои загадки в целые спектакли с костюмами, декорациями и вспомогательными актерами.

Граф О. заменил меня на страдательном посту платонического возлюбленного Черной Принцессы. Он и выступил первым, представив нам следующую композицию. Вначале граф вышел на сцену в парике, чулках и допотопном васильковом кафтане и с самым сериозным видом продекламировал гремучее стихотворение Тредиаковского. Затем слуга вынес на подносе неощипанного рябчика, а граф О. вновь явился на сцене с нагайкой и немилосердно отхлестал убиенную птицу. Знаешь ли, что это означало?

– Дайте подумать… – Толстой дернул себя за нос, как обычно при умственном усилии. – Я бы сказал, что это значит: «За такие стихи мало убивать».

– Ты близок к догадке, мой друг. Шарада графа О. означала «пороть дичь».

После бурного и продолжительного гадания победительницей стала Черная Принцесса, которая заставила графа О. немедленно огласить при всех свое самое сильное желание, даже если оно – верх неприличия.

– Умереть подле ваших ног, – признался граф О. с робостью, совершенно не свойственной ни его званию, ни его летам.

– И только? – разочарованно присвистнул Толстой.

– При том, что через неделю граф О., на конной прогулке с княгиней, нечаянно упал с лошади и переломил себе шею, действительно у самых её ножек, его желание не кажется мне таким уж пустяком, – возразил Долгоруков.

– Живая картина Черной Принцессы была чрезвычайно мудреной и аллегорической, как все, что исходило из темных лабиринтов её путаного ума. Прежде всего, на фоне декорации из каких-то италианских руин, явилось чудовище – лакей в косматой шкуре и безобразной маске с клыками, напоминающий то ли медведя, то ли ражего самца гориллы. Эта безобразная тварь исполнила на сцене что-то вроде матросского танца, сломала деревце, растоптала декоративный грот, наплевала в ручеек и вдруг наткнулась взглядом на Черную Принцессу, грациозно раскинувшуюся в сени какого-то картонного италианского древа. Спящая красавица была едва прикрыта газовой шалью в самых интересных местах, все зрители при виде неё громко сглотнули слюну, а я, признаюсь, ощутил в своем сердце болезненный укол ревности, коего совсем не ожидал.

На хОрах заиграла тревожная музыка. Мерзкая горилла склонилась над спящей нимфой и стала изображать борение чувств, среди которых восхищение девственной красотой состязалось с самой грубой похотью в пользу последней. И в тот самый миг, когда чудовище совсем уже приготовилось сорвать с Принцессы последние покровы и все мущины непроизвольно приподнялись на своих стульях, на сцену, в лучах яркого света, вбежал рыцарь в сияющих латах, шишаке со страусовыми перьями и с луком в руке. Этот рыцарь был граф О. Я невольно обратил внимание на то, что в обтягивающем балетном трико его мужские достоинства производят внушительное впечатление, и это наблюдение не доставило мне удовольствия.

Рыцарь пустил стрелу в чудовище, которое издохло в страшных конвульсиях, подхватил на руки Принцессу, очнувшуюся ото сна и целомудренно прикрывшуюся, и унес её под сладостные рыдания скрыпок. В зале воцарилось глубокое молчание.

– Демон заблуждения покушается на спящий разум, но падает под стрелами истины, – прозвенел надо мною голосок Рыжей, которая сидела в верхнем ряду скамеек, установленных ступенями, и упиралась ботинкою мне в спину. Публика одобрительно загудела и разразилась аплодисментом. Я сразу понял, что ответ подстроен.

Ты не устал меня слушать, дядя Федор?

– Нисколько. Я только думаю, что нам надо разыграть подобное действо среди офицеров нашей бригады, когда остановимся на винтер-квартиры. Charades en action развивают смекалку.

– Пожалуй, я распоряжусь. Итак, вместо италианского грота слуги установили на сцене италианский же лужок, на котором паслись италианские овечки в сопровождении соответствующих пастушков.

– Пастораль? Идиллия? Елисейские поля? – гадали зрители, а Рыжая, которая прохаживалась перед нами с видом классной дамы, на все отвечала «froidement» 15 , пока кто-то не догадался: «Поле».

После этого на поле явилась весьма искусно вырезанная и раскрашенная картонная овечка, которую сзади подергивал за нитки замаскированный лакей. К восторгу зрителей овечка весьма грациозно трусила по полю, щипала травку и вибрировала малодушным «бе-е-е». На кудрявой голове овечки красовалась характеристическая треугольная шляпа, которую не признать было мудрено. И тут уж догадки посыпались градом.

– Бонапарт! Император! Бонапарт на поле славы. Бонапартий баран!

И я поспешно вставил: