— Я непротив, только Эсмеральда будет действовать нам на нервы, — сказал Гума.

— А ты не принимай её всерьёз, — посоветовал Руфину. – Если даже я сумел это сделать, то ты и подавно скоро перестанешь обращать на неё внимание, поверь мне.

— Ты… разлюбил Эсмералду? – изумился Гума. — Неужели это возможно – вытравить любовь из своей души?

— Да, возможно, — подтвердил Руфину. — Я понял, что Эсмеральда меня не любит, а насильно мил не будешь. И со временем я перестал страдать.

— Значит, и я смогу? – оживился Гума, но Руфину не поддержал его, заметив:

— У тебя совсем другой случай, Ливия тебя любит!

— Нет, она спит с Алешандре!

— А ты в этом уверен?

— Я же не слепой! — ушёл от прямого ответа Гума. — Она всюду появляется вместе с ним, они жить друг без друга не могут!

— А тебе не приходило в голову, что Ливия, таким образом, тоже пытается избавиться от своей любви, потому что ты не хочешь даже выслушать её? — предположил Руфину. — Это называется: вышибить клин клином. Говорят, очень хорошее средство от любви, но я сумел обойтись и без него.

— Спасибо за подсказку, — усмехнулся Гума. — Не исключено, что мне придётся ей воспользоваться, если я не излечусь от этой проклятой любви иным способом.

В «Звёздном маяке» друзья пробыли несколько часов, и вышли оттуда сильно захмелевшими. При этом Руфину клонило в сон, а Гума, наоборот, был возбуждён, идти домой ему не хотелось. Он пошёл по набережной, вспоминая, как ещё совсем недавно они гуляли здесь с Ливией в такую же лунную ночь. Неужели это всё в прошлом?… Неужели ничего нельзя исправить? Почему-то Рафину убеждён, что Ливия любит не Алешандре, а его, Гуму. Возможно, он прав?…

Поглощённый сомнениями и воспоминаниями о Ливии, Гума не заметил, как вышел на середину дороги. В этот поздний час набережная былы пустынной — ни людей, ни машин, — и Гума шёл, не оглядываясь по сторонам и ничего не видя перед собой. Всё его внимание было сосредоточено только на Ливии.

Яркий свет фар, ударивший ему прямо в глаза, заставил Гуму остановиться. Машина, мчавшаяся на большой скорости навстречу Гуме, тоже успела остановиться, лишь слегка задев его бампером.

Пока Гума стоял в оцепенении, не понимая, как это он едва не угодил под колёса, из машины выскочил разъярённый Алешандре и стал грубо отчитывать его:

— Ты куда прёшь, идиот? У тебя есть хоть какие-то мозги? Тебе что, жить надоело.

Подойдя к Гуме, он с силой тряхнул его за плечо, и в это время из машины выбежали испуганные Ливия и Леонтина, которых Алешандре в тот вечер развлекал в ресторане, а потом решил прокатить по ночной набережной.

— Успокойся, Алешандре! Не трогай его! – закричали они хором.

Увидев Ливию, Гума, наконец, вышел из оцепенения и сам попытался ударить Алешандре.

— Это ты, подонок, хотел убить меня! — заявил он. – Ты нарочно наехал прямо на меня!

Алешандре увернулся от его удара и сказал:

— Если бы я хотел сбить тебя, то сбил бы, не сомневайся. А я остановился. Так что, будь добр, иди куда шёл и не распускай тут руки.

— Нет, я с тобой поквитаюсь, — продолжал наступать на него Гума. – Ты храбрый только за рулём! А не хочешь вот так — один на один?!

Он провоцировал Алешандре, но тот не хотел вступать в драку, что дало возможность Гуме снова и снова обвинять его в трусости. Алешандре устоял и против этих выпадов. Он велел дамам садиться в машину и сам подошёл к дверце, собираясь уехать, оставив задиру одного посреди дороги, однако Гума, поняв его замысел, не допустил этого. Он ударил соперника, вложив в этот удар всю свою злость на него, на Ливию, на себя, и замахнулся снова, но Ливия успела заслонить собой Алешандре.

— Если хочешь ударить его, ударь сначала меня! — бросила она вызов Гуме.

— Ливия, уйди! — потребовал Гума. – Не стоит защищать этого труса, который прячется либо за влиятельного папу, либо за сердобольную подружку, готовую ради него на любую жертву.

— Я не уйду! – упёрлась Ливия. — Можешь ударить меня. Я вижу, тебе этого очень хочется!

— Да, я с большим удовольствием разукрасил бы твою лживую физиономию, но это не в моих правилах — бить женщин! Уйди с дороги!

Он попытался рукой отодвинуть Ливию, и она тотчас же закричала:

— Не смей прикасаться ко мне, дикарь!

Её слова окончательно вывели Гуму из равновесия, и он ответил:

— Ты права я дикарь! Грубый и невоспитанный. Я родился и вырос на причале. Я такой, как есть, и не притворяюсь. А вы выставляешь напоказ свои хорошие манеры, хотя на самом деле ты – шлюха!

Алешандре, всё время порывавшийся вступить в бой, но удерживаемый Леонтиной, воскликнул:

— Отойди, Ливия! Сейчас он у меня получит!

Ливия даже не услышала его. Она гневно высказывала Гуме все те обиды, что накопились в её душе, а он отвечал ей тем же.