– Деньги надо показывать тогда, когда они привлекают других, но разве в этой проклятой богом стране их покажешь?!

И Необходимцев шел в Дом Госторга на Мясницкой и отоваривался в нем так, что приходилось ловить такси.

Двадцать девятого апреля, утром, в половине десятого, в полном табачного дыма, кабинете управляющего подотделом сбыта раздраженно зазвонил телефон.

– Необходимцев у аппарата, – с достоинством проговорил Константин Николаевич.

– Аркадия Борисовича, – попросила трубка.

– Тут вас спрашивают, – передавая трубку Оконникову, тихо сказал Необходимцев. – Меня? – с удивлением поднял брови Оконников. – Да, вас, – подтвердил Необходимцев. – Оконников у аппарата!

– Здравствуйте, Аркадий Борисович! – чеканно поздоровалась трубка и представилась: – С вами говорит Александр Иванович.

– Александр Иванович? Вы в Москве? – взволнованно откликнулся Оконников. – Мы могли бы встретиться?

– Вы где сейчас?

– Мы остановились в "Метрополе".

– Мы?

– Я вам при встрече объясню. Жду вас на Арбате в "Праге". – Выезжаю немедленно!

Еще не успокоился потревоженный телефон, чем-то внутри позвякивая и не исчезло туманное пятно на трубке, а Аркадий Борисович уже понял, что затевается новое дельце, да не простое дельце, а дельце с большой прибылью и, наверняка, валютной. "Вот так дела! – стукнуло в его черепе. – Корейко-то в Москве!" – Кто звонил, Аркадий? – спросил Необходимцев. – Звонили деньги.

– Кто, кто?

– Я потом...

– Опять явишься на службу с крупным опозданием?

Вопрос повис в воздухе. Телефон опять зазвонил. Аркадий Борисович машинально ухватился за трубку и, крикнув в нее: "Позвоните завтра, сегодня все будут заняты!", кинулся в нехарактерной для него манере к блестящей дверной ручке, нервно потряс ее, открыл дверь, бросил управляющему "простите", пронесся мимо двери с надписью "Наркомвнешторг", налетел на личную секретаршу товарища Микояна, легким аллюром проскакал по коридору до лестничной клетки, покатил по лестнице и вихрем пролетел четыре мраморных марша, следуя причудливым заворотам внешторговских коридоров. Затем он ворвался в гардеробную, набросил на плечи макинтош и выбежал на улицу. Здесь он остановился, посмотрел направо, налево, и, переведя дыхание, во все горло возопил:

– Извозчик!

Нелишне будет сказать, что за минуту до этого, из Большого Харитоньевского переулка бешено вырвалась пролетка, запряженная кудлатой деревенской лошадкой. Извозчик, взмахивая кнутом и крича: "Посторонись!", гнал клячу вперед, наполняя экипажным грохотом Чистопрудный бульвар. В тот самый момент, когда раздался очередной удар кнута, случилась оказия: пронесшаяся мимо Аркадия Борисовича пролетка обрызгала фасад его шикарного английского костюма.

– Сволочь дерзкая! – взвизгнул Аркадий Борисович, вытирая брюки.

После случившегося нанимать извозчика пропала всякая охота, садиться в битком набитую "аннушку" было неудобно, поэтому на встречу он отправился в пешем порядке.

Москва кипела предстоящим Первомаем. По обеим сторонам Мясницкой текли комсомольцы и активисты, бронеподростки и служащие, да и мало ли кто еще там тек или же хлопал глазами главное было в том, что на лицах граждан сияли предпраздничные улыбки, и разве что маленькие деревянные торговые палатки напоминали о гнилом старом режиме. Рядом с палатками, голубой кафельной молочной и квасной будкой властвовали, точно свиньи в апельсинах, немые витрины госторгов. Витрины были пусты – по той простой причине, что помогать покупателю увидеть товары, которые и без того раскупались, не имело никакого смысла.

Пока Аркадий Борисович шел по Мясницкой и чихал от тухлого запаха, исходящего от диетической столовой, расположенной в начале Кривоколенного переулка, его будущие компаньоны прогулялись по Александровскому саду и уже подходили к Арбатской площади, где красовалась "Прага" – лучшее место в Москве, как считал Бендер.

Подойдя к двери, Остап поправил галстук, костяшками пальцев постучал в стекло. Дверь открылась. Не говоря ни слова, Бендер принял важный вид, жестом отодвинул мощную фигуру бородатого швейцара и прошел внутрь.

– У вас заказано? – удивленно приподнял левую бровь швейцар.

– Естес-с-сно! Вот что, любезнейший, минут через пять придет наш товарищ, Оконников. Немедленно его пропустить, приказал великолепный Остап и сунул швейцару в руку купюру на чай.

Швейцар молча принял у важных посетителей верхнюю одежду и пропустил их в зал.

В ресторане было шумно и дымно. Играла музыка.

"Челаэк!" – открыл было рот Корейко, но Остап его одернул:

– Нужно быть вежливым. Мы пришли не в какой-нибудь кабак, а в образцовую столовую МСПО!