Шрифт:
– Товарищ, товарищ...
– Товарищ Гурий, – напомнил о себе Остап.
– Вы к нам администратором?
– Администратором.
Ум Остапа быстро овладел ситуацией, и поэтому слова пришли сами. Великий комбинатор начал жарко толковать о необходимости культработы, профучебы, создания музыкально-драматической студии и кружка гармонистов-пианистов, без лишней помпы заговорил, что кривая безработицы в США лезет вверх, с военной отчетливостью предложил соорудить агитационный гроб и возглавить политический карнавал, призвал всех к сознательности, наконец, закончил горячими словами о том, что он, Гурий, как человек социалистической закалки, поможет все это претворить в жизнь.
– После института? – Андрей Тихонович рывком пожал администратору руку. – На практику?
– На практику.
– Бурлит молодая кровь!
– Бурлит, товарищ директор, бурлит.
– Ах, молодость, молодость. Энергия! Задор! Люблю я вас, энтузиастов, черти вы, лешие! И все-то вы подмечаете! Молодец! – Так стараемся, Андрей Тихонович, стара...
– Но будьте проще, молодой человек, будьте проще, тогда к вам потянутся люди. Мы тут все – люди простые, без выкрутасов. – Это уж точно.
– Ай-да молодец, не успел приехать, сразу включился в работу! Ай-да молодец!
– Андрей Тихонович, хозяйство-то покажете?
– А как же! Перед вами, молодой человек, открываются врата великих возможностей! Щас мы с тобой все посмотрим. Я вижу, мы с тобой сладим.
И он похлопал новоявленного администратора по плечу. Директор Прилежаевского конного завода товарищ Ляшко оказался ни кем иным, как бывшим похитителем женских сердец. В коннозаводстве за ним прочно закрепилась кличка "бабник". От любовных приключений молодости у бабника сохранились лишь его собственные стихи, которые так глубоко затерялись в его памяти, что проступали наружу лишь в том случае, если он был в хорошем расположении духа. Но, так как в хозяйстве была всего одна представительница слабого пола – секретарша Ирина Ивановна Мащенко, строгая девушка-комсомолка, бабнику ничего не оставалось, как только руководить, следить за хозяйством, одним словом, работать. Андрей Тихонович был видным человеком с не лишенными приятности чертами лица, чуть толстенького, но зато с широкими бровями типа "Ай да прелесть!" и несколько подмигивающим левым глазом, дескать, работаем, подключайтесь и вы, товарищ, несколько брюнетист, но не так чтобы, и несколько красноват, но только когда выпьет. Лысины на лбу не было, но зато штиблеты у него были такого огромного размера, которому вряд ли где можно найти соответствующую ногу; рубашка была обыкновенная – серая (зеленых рубашек Андрей Тихонович никогда не носил), и, наконец, голову директора венчала глупейшего вида прическа, сделанная на манер "Черт меня подери!".
Ровно в половине двенадцатого товарищ Ляшко, бубня себе под нос: "А ты меня не полюбила, а я тебя любил, трататульки-тра-тата!", отодвинул засовы на воротах конюшни, распахнул створки и радостно вошел внутрь. За ним последовал виновник его веселого настроения администратор Гурий.
– Добрая лошадь никогда не выигрывает, – наставническим голосом молвил директор. – Ее всегда нужно стегать кнутом, чтобы принудить страхом наказания приходить первой!
– Иначе она будет приходить в конце поля? – добавил администратор.
Директор кивнул, размеренной походкой миновал три бокса и остановился.
В деннике стоял великолепный жеребец.
– Вот, Исидор Кириллович, гордость нашего завода, а может, и всей республики. Черный Вихрь. Ему три года. На моих глазах вырос. Мы возлагаем на него большие надежды. Администратор профессиональным взглядом окинул лошадь.
Черный Вихрь равнодушно посмотрел на администратора.
– Хороший трехлеток, – с пониманием дела заключил администратор. – И все-таки нужна ласка. С любой лошадью можно найти общий язык.
– Вот когда она переработается, тогда нужна и ваша ласка. – Хорошая мысль.
"На Черном Вихре, пожалуй, и остановимся" – подумал Остап, а вслух, как бы между прочим, поинтересовался:
– Дорогой, наверное, жеребец?
– Черный Вихрь? Еще бы! Ведь он чистых кровей. Тут к нам как-то буржуи приезжали, золото за него давали. Вы с ним поосторожней, он у нас раздражительный.
Они прошли дальше. Навстречу им плелся заспанный конюх Петрович.
– Опять ты, Петрович, разгоряченную лошадь в конюшню поставил!
– Да что вы, Андрей Тихонович.
– Что вы, что вы! Дождешься ты у меня! Небось, снова сивухи нализался!
– Не прельщался я...
– Не прельщался! Почему в прошлый раз после потения Пиринейку не прикрыл?
– Да прикрывал я.
– Прикрывал! Ох и дождешься ты у меня!.. Вот так и работаем, Исидор Кириллович, вот так и трудимся. А вы говорите, дисциплина... Савелич, осторожней давай рожь, осторожней! Ну прямо как дети... Стрижка у нас в октябре, за копытами ухаживаем педантически.
– Как ухаживаете? – с восхищением спросил администратор. – Я говорю, педантически, – повторил Андрей Тихонович. Администратор одобрительно закивал головой.
– А вы молодцом, товарищ Гурий, – похвалил директор.
– В карьере, точно говорю, преуспеете. Не то, что наши самоуверенные болваны. Взять, хотя бы, Кима. Это же паяц! Натуральный паяц!.. Конюшни, как сами видите, у нас хорошо проветриваются, светлые, сухие. В общем, конюшни у нас, товарищ Гурий, теплые. Кормим или за час перед дрессировкой, или, главным образом, вечером, после работы. Главный корм, ну это вы тоже знаете, составляют овес и луговое сено.