Ивоннель оглянулась на дварфа через плечо.

— Тельце насекомого, но лицо человека, — сказал дварф, поднимая странное создание. Он воскликнул «Ого!» и быстро отступил к переднему краю кареты, когда странная демоническая девочка подлетела и повисла перед Ивоннель — достаточно близко, чтобы Атрогейт смог разглядеть абсолютную белизну её глаз.

— Здрасьте, — мило сказал ребёнок. Какое-то время она разглядывала Ивоннель вблизи, потом улыбнулась ещё шире и повторила «Здрасьте!» с куда большим энтузиазмом.

— Я тебя знаю, — сказала Ивоннель.

— О, ты ещё узнаешь. Все узнают. Однажды.

Ивоннель прочитала заклинание, потом другое, но девочка как будто не обратила внимания — казалось, растерянность прекрасной дроу её забавляет.

— Ты не видишь правду лишь потому, что не можешь поверить в правду, — сказала парящая в воздухе девочка.

— Как такое возможно?

Девочка хихикнула и пожала плечами.

— Я тебя знаю, — настаивала Ивоннель. — Но этого не может быть.

— Но есть.

— Как? Неужели весь мир сошёл с ума? — спросила недоумевающая дроу, могучая жрица и сильная волшебница, которая не хуже любого смертного разбиралась в работе магии и планах бытия.

И в созданиях вроде этой девочки — созданиях, которых не должно было существовать.

— Она сделала это с Энтрери, — сказала Далия. Она протолкнулась мимо Реджиса и неловко соскочила на землю, баюкая сломанную руку. Она потянулась за своим посохом, но Реджис схватил оружие за другой конец и потянул изо всех сил.

— Я убью тебя, — пообещала ребёнку Далия. — Я отправлю тебя обратно в ад!

— Ад, — повторила Ивоннель. — Так её зовут.

— Это одно имя, — сказала девочка. — Небеса.

— Мучитель! — сказала Ивоннель.

— Учитель, — ответила девочка.

— В чём дело? — спросил Реджис, но замолчал, когда понял, что его никто не слушает.

— А, да, — сказал Атрогейт и подошёл к своей спутнице-дроу. Он сказал, обращаясь к девочке:

— Наказание.

— Награда, — хихикнула та. — Всегда есть другое имя. Уравновешивающее имя.

— И ты судья, — сказала Ивоннель.

— Я весы, — поправила девочка.

— Приговор! — сказала Ивоннель.

— Правосудие! — парировала девочка, прекрасно подражая интонациям дроу.

Ивоннель хотела сказать что-то ещё, но замолчала и кивнула, а потом подняла руку, давая товарищам знак не приближаться.

— В чём дело? — снова крикнул Реджис.

— На этот раз меня зовут Шерон, — сказала девочка.

— Харон, ты хотела сказать, — сказала Ивоннель.

— Это одно из тех имён, что иногда дают люди, нуждающиеся в именах, чтобы разобраться в том, чего не в силах понять. Как, конечно же, и Шерон.

— Лодочник, — пробормотал Атрогейт.

— Тебя не должно здесь быть, — сказала Ивоннель.

— Дорогая Ивоннель, я есть везде — особенно рядом с теми, кто противится моему вездесущему голосу, — ответила Шерон. — Разве это недостаточная причина?

— Но в таком виде? — Ивоннель сделала жест рукой, обводя парящую девочку. — Что за телом ты облёкся? Необычные обстоятельства? Уникальные?

Шерон пожала плечами.

— Я не просил об этом, я не желал этого. Оно было здесь, и потому… — она снова хихикнула.

— Ты воплотился, когда пал Демогоргон, — предположила дроу.

— Интересные времена. В конце концов, этот изверг — великий совратитель. Наверное, мне стало интересно, что означает его отсутствие для тех, кто слышит мой шёпот.

— И что означает падение барьера фаэрцресс.

— Это тоже.

— Интересные времена, — согласилась Ивоннель, — но тебя они интересовать не должны. Это не твоё место — определённо не твоё.

— Определённо моё! Разумеется, оно весьма меня интересует — да и почему должно быть иначе? Настало время хаоса, а такие времена особенно сильно испытывают душу. Что за прекрасные обстоятельства для духовных откровений.

— Для тебя это не откровение, — возразила Ивоннель. — Ведь тебе известны любые преступления сердца.

— Да, но теперь преступники могут увидеть всё сами, — девочка указала на кокон. — И теперь я могу показать им последствия. Подумай — ты, наделённая даром воспоминаний, более древних, чём твоё тело. Нынешние времена? Они не слишком отличаются от тех, когда Ллос облеклась формой несколько тысяч лет назад.

— Когда Ллос облеклась формой, — повторила жрица-дроу, и все поняли, что она разговаривает сама с собой. Затем она сказала, обращаясь уже к Шерон: