— Можешь ли ты выслушать необычную просьбу в это необычное время?

— Я лишь наблюдаю, я не вмешиваюсь.

— Ты не выносишь приговор?

Шерон не ответила, и улыбка впервые покинула её лицо — хотя Реджис не был уверен, хорошо ли это или сулит злой рок.

— Тогда что это такое? — спросила Ивоннель, указывая на кокон Энтрери.

— Дело его собственных рук, разумеется.

— Лжец! — заявила Далия, прыгнула вперёд и угрожающе занесла посох, хотя движение заставило её поморщиться от боли. — Это сделал ты!

Шерон просто мило взглянула на неё, и Далия замолчала. Её лицо исказилось, она прикусила губу, а в глазах проступили слёзы. Её уверенная поза перешла в дрожь, но через пару мгновений сильная женщина отшатнулась, пытаясь вдохнуть, пытаясь закричать, в ужасе мотая головой.

— Неужели это было необходимо? — спросила Ивоннель.

— А ты предпочла бы вот так? — спросила Шерон, кивнув на кокон.

— А разве в этом тоже была необходимость?

Девочка пожала плечами.

— Верни его, — сказала Ивоннель. — Я прошу тебя об этом. Верни его в добром здравии. Его путешествие пока что не завершилось. Его путь изменился — если бы не… ты, которого не должно быть здесь в этом воплощении. Может ли Артемис Энтрери не идти по дороге до конца своих дней, возможно, к менее суровой цели?

— Он шёл дольше, чем положено любому человеку.

— Но путешествие было крайне интересным.

Шерон снова улыбнулась, даже хихикнула, и кивком выразила своё согласие.

— Ты не видишь здесь проблемы? — спросила Ивоннель. — Ты вмешиваешься. Тебя не должно быть здесь, и ты выносишь окончательный вердикт по поводу того, что ещё не достигло окончания.

Шерон вздохнула, пожала плечами и снова вздохнула.

— Я знаю, что говорю правду, — сказала Ивоннель. — Ты и сам об этом знаешь — знал с самого начала. Или ты из тех, кто может заставить всех не лгать самим себе — всех, кроме самого себя?

Это вызвало у Шерон смешок — как будто искренний.

— Браво, проницательная дроу. Интересно, насколько проницательной ты окажешься в конце?

Девочка улыбнулась и вздохнула.

— Возможно, мне пора уходить, — согласилась она, посмотрела в сторону, на кокон, и издала резкий шипящий звук. Кокон немедленно начал растворяться… превращаясь в новых ос.

— Нет! — воскликнула Далия и шагнула в ту сторону. Она отступила, когда поднялась уже вторая туча насекомых, похожая на первую, но другого оттенка. Затем она отступила ещё дальше, Атрогейт взвыл и присоединился к ней, а Реджис спрыгнул с кареты. Две стаи насекомых вступили в бой — оса против осы, кусаясь и жаля, сражаясь друг с другом — взаимная смерть в общих объятиях, безумная война крохотных созданий, настолько равных по силам, что стаи истребили друг друга.

— Видишь? — спросила Шерон, когда последняя оса рухнула на землю и погибла. — Всегда найдётся другое имя.

На земле закашлялся Артемис Энтрери. Он скорчился, его вырвало — а потом мужчина сел, обхватив колени и сотрясаясь от дрожи. Далия и Атрогейт бросились к нему.

— Это было… интересно, — сказала Шерон, обращаясь к Ивоннель. Девочка полетела обратно по южной дороге, по пути становясь всё более прозрачной.

Реджис вышел с другой стороны кареты и с потрясением увидел, что Ивоннель бросилась бежать следом.

— Шерон! — окликнула она. — Совесть!

— Совесть? — переспросил полурослик, и его глаза широко распахнулись, когда он начал понимать.

Полупрозрачная девочка замерла и обернулась.

— Скажи мне, — попросила Ивоннель.

— Сказать?

— Небеса или ад? — спросила жрица. — Можешь мне сказать?

— Для тебя? — недоверчиво поинтересовалась Шерон, заметно потрясённая — как будто сам вопрос настолько выходил за мерки разумного, что его вообще нельзя было задавать.

— Нет, — прояснила Ивоннель. — Я знаю, что этого ты рассказать не можешь. Но… для всех. Для всех нас. Для всего мира и тех, кто в нём обитает. Я спрашиваю тебя — того, кто видит лучше всех нас, к чему всё идёт? Какая чаша весов перевесит?

Девочка рассмеялась над ней.

— Скажи мне, — умоляла Ивоннель.

— Скажи себе сама, — и Шерон полетела в ничто.

Реджис подбежал к Ивоннель, которая внезапно вздрогнула, дёрнула головой и громко охнула.

— Что? — спросил полурослик.

Ивоннель не ответила — Шерон сказала только ей. В её разуме голос девочки прошептал: «Дуга разума клонится к небесам. Тьма немногих может привести к аду».

— Что? — повторил Реджис.

Ивоннель улыбнулась и закивала.

— Что? Ты должна сказать!

— Это длинная игра, друг мой, — ответила ему Ивоннель. — Долгий путь. Но не теряй веры, ведь теперь я считаю, что его стоит преодолеть.

— Что? — снова спросил Реджис обрывающимся голосом. — Ты скажешь мне, в чём дело, или нет?

— Ты уже знаешь.

— Как её звали?

— У неё много имен.

— Совесть?

Ивоннель взглянула на Реджиса и улыбнулась, затем пошла заботиться об Энтрери.

Реджис не следил за ней. Он смотрел на южную дорогу, где полностью пропала девочка, Шерон. Он смотрел так, как будто по-прежнему видит её, и у себя в голове действительно видел — прокручивая в голове прошлые встречи.