— Спи, я сказала!

— Ты обиделась.

— Нет!

— Ну прости.

— Убери свои грабли!

— Да я же просто извиниться хотел!

— Извиняйся словами. И вообще, отвернись от меня.

— Хорошо. Отвернулся. Простила?

— Нет.

— То есть все-таки обиделась?

— Нет!

— Спокойной ночи.

— Угу.

Они еще немного поворочались, пихаясь и ворча, но, наконец, затихли. Лунный и звездный свет ярко освещали крошечную комнатку, и все еще открытые глаза ребят таинственно блестели в ночи. Дом тихо гудел, в нем поскрипывали и постукивали какие-то неведомые машины. Авис подумал, что Сайке, должно быть, сильно влетит за сегодняшнее. Сайка подумала, что Авису наверняка тесно. Оба они беззвучно вздохнули, еще немного поворочались и уснули.

Глава 5. Человечность

— Где тебя носило всю ночь? — старшая монахиня по кличке Горшиха поджала морщинистые губы и принялась раздувать щеки. Сайка только вздохнула и еще ниже опустила голову, делая вид, что ей очень стыдно и страшно.

— Где, я тебя спрашиваю? — еще более суровым тоном вопросила монашка, наседая на девочку. Сайка упрямо молчала. Она знала, что от того, будет ли покаянная речь, размер наказания не изменится. Нужно было просто переждать бурю.

Монашка стукнула учетной книгой по столу, поднялась со своего места и принялась ходить туда-сюда.

— Ты хоть понимаешь, как провинилась? — твердила она, тыча в девочку узловатым пальцем и заставляя ее вжимать голову в плечи. — У меня чуть сердце не остановилось, когда мне сказали, что одного ребенка не хватает. Я же всю ночь глаз не могла сомкнуть!

«Вранье, — мысленно отозвалась Сайка. — Ты всю ночь храпела в свое удовольствие, как и всегда».

— Мы столько лет тебя растили, воспитывали, — сокрушалась Горшиха. — А ты за все это время даже спасибо нам не сказала, только ела нашу еду и носила наши одежды.

«А еще полола и поливала ваш огород, мыла полы и окна, белила потолки, чистила обувь, стирала белье на всю общину, мыла посуду, доила коров, стригла овец, убирала навоз…», — мысленно загибала пальцы Сайка.

— Неблагодарная девчонка, — возмущалась монахиня. — Если б только мать-настоятельница знала, какую змею приютила…

«Это точно. Только ты больше не на змею похожа, а на жабу. Морщинистую. И бородавчатую», — девочка глянула из-под ресниц на ком бородавок, выглядывающий у Горшихи из левой ноздри.

— А мы тебя когда-то прочили в слуги герцогу Вадеру, — монахиня покачала головой с притворным вздохом. — Слава богам, тебе браслетов не досталось.

«Вот уж точно, слава богам!» — не смогла не согласиться с нею Сайка, вспомнив подслушанный в управлении разговор.

— У-у-у, негодница! — монахиня погрозила ей кулаком, заставив отшатнуться. — Посмей только хоть раз еще о чем-нибудь попросить!

«Когда это я у вас что-то просила?» — мысленно возмутилась Сайка.

— Если б не завет матери-настоятельницы, я бы тебя и вовсе выгнала, — продолжила Горшиха. — Где это видано, чтобы воспитанница монастырского приюта таскалась по ночам неизвестно где? Я всегда знала, что ты — порченый плод.

«Воняю здесь не я, вообще-то», — так же беззвучно парировала Сайка.

— Смотри у меня: если принесешь в подоле, выставлю без зазрений совести, — Горшиха ткнула Сайке в лицо корявым пальцем. — Паскудница. И кто только позарился на такую?

«Завидно, что ли?» — Сайка не удержалась, и вопросительно подняла бровь.

— Кожа да кости, — монашка презрительно поджала губы. — И коса коротюсенькая. Подержаться ведь не за что. Это ж как надо по бабе соскучиться, чтоб на такую дохлятину глаз положить, а?

«И чего зациклилась на этом?» — Сайка с тоской покосилась на улицу, откуда слышались довольные возгласы воспитанников приюта: видимо, обед уже закончился.

— Хорошо, что слуги герцога тебя сегодня не увидят: будешь сидеть в молитвенной и полировать браслеты.