Возвращаюсь к мысли, что на него будут смотреть. Всегда и везде. И если он нацелен на результат и пробиться дальше, то это бесконечное количество воздыхательниц, следующих за ним по пятам. На душе скребут кошки, ведь как бы я не старалась верить в то, что люди способны меняться, частично понимаю, что это невозможно. Моя мать бросила отца, стоило ей пойти на подобный шаг, как из-за ревности, у него окончательно снесло крышу. Забота переросла в нечто большее. И если быть откровенной: в насилие. Он винил меня в её уходе. Я стала козлом опущения. Жизнь превратилась в ад. Слежку, тотальный контроль, попечительство, бесконечные обвинения не только в том, что она ушла, а в том, что я точно такая же. Я не способна держаться за что-то одно. Когда мои занятия прекратились благодаря полученной травме, стало ещё хуже. Сам Сатана должен брать уроки и просить советы у моего папочки, как свести кого-то с ума. Физическое насилие ничто, по сравнению с моральным, которое оставляет следы на теле. Оно оставляет огромный отпечаток. Убивает самооценку, загоняет в клетку, где ты — это нелепое создание человечества. Веры в себя больше нет, только жалкое понимание того, что являешься бездарностью.

Заостряю взгляд на льду и мысленно возвращаюсь к тем минутам, которые превращались в часы, где проводила время. У меня забрали любимое занятие. Упорное желание доказать кому-то что-то — затуманило разум. Одно неверное движение поставило крест на продолжении. Я больше не могу вернуться. Никогда. Я успешно сдираю корочку с раны, из-за чего она начинает кровоточить и ноющей болью напоминать о себе. Я начинаю завидовать Эйдену с такой силой, что становится тошно из-за понимания, что это перерастает в некую ненависть за то, что он может, а я — нет. Я могу выйти на лёд, но не так, как желаю.

Не сразу осознаю, что он возникает рядом и внимательно всматривается в моё лицо.

— Прокатишься?

— У меня нет коньков, — подавлено сообщаю данную новость, но частично радуюсь, что их действительно нет с собой.

— Можешь в обуви.

— Это глупо.

— Попробуй.

Пожимаю плечами и поднимаюсь на ноги.

Почему-то не покидает ощущение, что это дело рук Алестера, который просит Эйдена вытянуть меня на лёд, решив, что теперь катание на коньках является моим главным страхом. Это не так. И когда спокойно ступаю на скользящую поверхность, остаюсь правой. Мне не страшно. Делаю движение и проезжаю небольшое расстояние вбок, оставаясь под пристальным вниманием карих глаз.

Останавливаюсь и устремляю взгляд к Эйдену, который наблюдает за мной.

— Передай ему, что я могу кататься на коньках, нет нужды просить об этом тебя.

— Кому?

— Алестеру.

— Мы разговаривали об этом только один раз, в тот вечер ты выбрала природу, а не коньки.

Качаю головой.

— Не ври.

— Для чего это мне?

— Ты привёз меня сюда, чтобы проверить?

Эйден выходит на лёд и холодно смотрит на меня.

— Проверить что?

— Боюсь я или нет.

— Нет, и не вижу, чтобы ты билась об лёд или в истерике из-за страха.

— Тогда для чего?

— Не ищи скрытый смысл, я просто предложил прокатиться. Если бы ты отказалась, я бы не умолял и не вытягивал силой. Ты уверена, что не хочешь доказать что-то мне или Алестеру? Потому что сейчас вижу другое.

— Что ты видишь?

— Что ты пытаешь доказать что-то мне, а я передал это Алестеру. Ты завелась на пустом месте. Если боишься, дай мне помочь тебе, если нет, к чему пререкаешься, предъявляя то, что я должен додумать.

Кусаю внутреннюю сторону щеки и сжимаю пальцы в замок за спиной.

— Я подумала, что Алестер просит тебя… — признаюсь, сожалея, что начала разувать конфликт на пустом месте.

— Я сказал тебе в тот же вечер.

— Прости…

— Забыли, — кивает Эйден, но мне совсем не нравится ответ.

Я не знаю, что должна сделать, поэтому остаюсь стоять на месте, а он бросает шайбу на лёд и проезжает мимо, предварительно захватив клюшку. Мысленно отвешиваю себе пощёчину и аккуратно передвигаюсь по льду, не желая разбить нос.

Эйден делает взмах, и шайба успешно влетает в ворота, отскакивая в сторону. Так проходит несколько минут. Парень бьет по шайбе, а я стою в стороне и наблюдаю за тем, как свободно он чувствует себя на льду. Во мне отсутствует та же уверенность. Я больше не рыба в воде, хотя могу стоять на льду.

— Ты обижен на меня? — тихо задаю вопрос, не до конца оставаясь уверенной в том, что была услышана. Но всё же была.

Эйден резко тормозит и обращает взгляд ко мне.

— Обижен? — выгнув бровь, интересуется он.

— Да.

— Нет, обида — удел слабых.

— Тогда что?

— Ничего, Эмма. Ты что-то себе придумала и решила, что так оно должно быть.

— Просто Алестер этого хочет.

— Я не обязан следовать желаниям Алестера и кого-то ещё. Может быть, ты и боишься, но не хочешь признать, это не моё дело. Очевидно, что не просто так. Я не прошу тебя вываливать все тайны и вообще что-либо. Всё по твоему желанию. Я ни к чему тебя не принуждал. Я спросил — ты согласилась, ничего более. Не ищи скрытый смысл.