– Где картины...
– немного нараспев повторил Левин.
– Это нелегкий вопрос.

– Ничего, ничего!
– подбодрил Мирослав.
– Мы разберемся.

– Я и сам хотел бы знать, где сейчас эти картины, - сказал Левин.
– В девяносто первом году, после распада Союза, больница осталась бесхозной, и музей экспроприировали.

– Разворовали то есть?
– уточнил Мирослав.

– Ну да, грубо говоря, - беспечально кивнул Владимир Ильич.

– А кто?
– спросил Мирослав.
– У кого теперь искать-то?

– Местные власти, - пожал плечами Левин.
– Вот у них-то и ищите.

– На кой им Кац!
– усомнился Мирослав.
– Им бараны нужны, мебель. Я этих чучмеков знаю.

– Сидел, что ли, с ними?
– поинтересовался Левин.
– Прекрасные, кстати, пирожные, нежные, но с московскими все же не сравнить - крем не тот...

– Я, если хотите знать, вообще не сидел!
– отрезал Мирослав, как козырного короля бросил на стол.
– А насчет Каца вот что: я его тут не бесплатно ищу, тот, кто мне в этом деле поможет, получит вознаграждение.

– Проценты?
– живо спросил Левин.

– Ну это как пойдет, - подумав, сказал Мирослав Г.
– Договориться всегда можно.

– Что же вы предлагаете?
– спросил Левин.
– Поконкретней, если можно.

– Он же у вас на руках умер, - сказал Мирослав.
– Напишите про него книжку, а мы напечатаем: "Профессор Левин. Гений в цепях" или что-нибудь в этом роде. Я бы и сам написал, но у меня времени не хватает.

– Интересно...
– Владимир Ильич приподнял очки и потер переносицу.
– А деньги?

– Доход от продажи книги - пополам, - сказал Мирослав.
– Половину вам, половину мне.

– Весь доход - мой, - твердо сказал Левин и, как ферзя по шахматной доске, двинул кофейную чашечку по полированной столешнице.
– Это не обсуждается.

– Допустим, - предположил Мирослав.
– А картины?

– Мне посчастливилось кое-что спасти, - уклончиво сказал Владимир Ильич.
– Если бы не я...

– Сколько штук?
– перебил, подавшись вперед, Мирослав.
– Только честно!

– Сто, если округлить, - вытянув палец, Левин очертил перед собою круг в воздухе.
– Плюс-минус, сами понимаете...

Сто картин Каца. Огромные деньги - Мирослав понимал это очень хорошо. Этот трупоед с его синдромом сам их и украл в сумасшедшем доме из музея, тут тоже вопросов нет. И хорошо сделал, что украл, иначе они гнили бы сегодня на помойке: местным козлам картинки психов нужны, как рыбе зонтик. Никому на свете, ни одной живой душе они были ни к чему - пока он, Мирослав, не дал им зеленый свет. И родственные чувства тут, между прочим, играют не последнюю роль: Кац ему все же не чужой, хотя и еврей и все такое.

– Они большие?
– спросил Мирослав.
– Картины?

– Разные, - прикинул Левин.
– Масло, карандаш. Акварели.

– Надо посмотреть, - решил Мирослав.
– Вы отсюда далеко живете? Метро идет?

– Проблема в том, что у меня их нет, - сказал Левин.
– Кое-что я продал, не стану скрывать, продал за копейки: охотников не нашлось, в очередь никто не вставал. Кое-что раздарил. Кое-что отправил в Европу, но и там никто не покупает... Да вы на меня так не глядите, я ведь не ваше продавал, а свое!

– Ни одной не осталось?
– не поверил Мирослав.

– Ни единой, - подтвердил Левин.

– Не верю!
– сказал Мирослав.

– Дело ваше, - пожал плечами Левин.
– Фотографии кое-какие сохранились. Цветные. Так, на память...

– Фотографии...
– задумчиво повторил Мирослав.
– И много?

– Десятка два, - прикинул Левин.
– Хотите посмотреть?

– Ну да, - сказал Мирослав.
– И купить. Продадите? Мне тоже на память надо.

– Почему же не продать!
– согласился Левин.
– Все дело в цене: договоримся - и пожалуйста... Можно увеличить, повесить на стенку.

– Можно, можно...
– морща лоб, подтвердил Мирослав.
– В рамочку закатать - и под стекло, на стенку. Можно не только увеличить, можно и новенькие нарисовать с этих самых фотографий, если, конечно, по-умному подойти. Хороший специалист так нарисует, что даже лучше получится, чем у самого Каца. И обойдется недорого.

– Я, конечно, могу вам посодействовать и в поисках оригиналов, заметил Левин, - но только, как вы сами понимаете, за особое вознаграждение... Ко мне, кстати, еще один приятный господин приходил, искал Каца. Тоже родственник, но уже по мужской линии. И предлагал, заметьте, вполне приличные условия. Вполне.