Это СМС от Уиллоу.

Сегодня вечеринка у бассейна в доме Бэйли Марвин! Придешь?

Рефлекс срабатывает моментально, и вот я уже пишу наскоро придуманную отговорку:

Ой, я бы с радостью, но сегодня весь день помогаю маме! – когда наконец нахожу нужный отдел.

Но дай знать, если тебя нужно будет отвезти домой, – быстро добавляю я, прежде чем отправить сообщение.

Я представляю опасность для других покупателей – иду вперед, уставившись в телефон, и не смотрю по сторонам, – когда вдруг уголком глаза вижу его и замираю на месте. За какую-то долю секунды я замечаю все детали до единой. Его кудрявые черные волосы, широкие плечи, джинсы, истрепавшиеся по краям, словно он никогда их не снимает. Он выглядит старше и кажется усталым.

Когда наши взгляды встречаются, весь мир замирает. У троих людей, которых я любила больше всех на свете, совершенно одинаковые темно-карие глаза. Сейчас эти глаза кажутся мне другими. В них горят боль, злость и какая-то эмоция, которую я не могу разобрать. Он стоит в другом конце отдела и явно собирается развернуться и пойти в обратную сторону. Я открываю рот, чтобы сказать что-нибудь, но слова не идут.

Я пытаюсь еще раз. Ничего не получается.

Наконец мои ноги начинают двигаться, не посоветовавшись с мозгом. Я выбегаю из отдела полуфабрикатов с пустыми руками.

Когда я становлюсь в очередь рядом с мамой, она бросает на меня непонимающий взгляд.

– А где вафли?

– Я…

– Джесси, что-то случилось? – спрашивает она и вслед за мной смотрит в ту сторону, откуда я только что пришла.

– Они закончились, – выдавливаю я еще одну секунду спустя.

– А, ну ладно, – неуверенно протягивает мама. Кажется, она пытается понять, почему я так расстроилась из-за того, что в супермаркете нет замороженных вафель. – Можем заехать в другой магазин по дороге домой.

Я еще раз оглядываюсь через плечо, как будто меня что-то преследует.

Я даже не надеюсь, что он пошел за мной. Так оно и есть.

Разумеется, так оно и есть.

Я помогаю маме донести пакеты до машины. Все это время она говорит что-то про авокадо, которые мы купили со скидкой. Я пытаюсь слушать, но большая часть меня по-прежнему стоит в отделе полуфабрикатов напротив парня, который был для меня семьей, хоть никогда не приходился мне братом и не вполне мог называться другом.

Я знаю, что он постоянно возвращается в Винчестер, но вижу его впервые после похорон.

В мою голову приходят глупые мысли: «Я одета как бомж».

Банальные мысли: «Он отращивает бородку».

Я стараюсь сосредоточиться на том, что сижу в машине с мамой, но мои уши раздирает какофония звуков.

А в моей памяти проигрывается один и тот же момент. Люк Коэн стоит посреди супермаркета и смотрит на меня так, как будто совершенно меня не знает.

Мэл называла свою болезнь «Большим Злом». У нее была теория, что оно есть у каждого человека, независимо от того, известно нам о нем или нет. Еще она верила, что Большое Зло может измениться. Самая важная проблема в твоей жизни может со временем потерять свою зловредность.

Для мамы Большим Злом была депрессия, мешавшая ей хоть как-то функционировать. Для папы – то, что он не знал, как помочь маме или как стать двумя родителями сразу, и в результате похоронил себя в работе. Мэл говорила, что Большим Злом Люка была убежденность, что он должен сделать все на свете, только бы не стать таким, как его отец. А насчет Ро Мэл могла мне ничего не говорить; я и так знала, в чем его беда – он отчаянно хотел добиться своих целей. Играть в теннис в колледже, довести до совершенства свой и так уже почти идеальный удар справа, сделать так, чтобы его мама поправилась. Это отчаянье постепенно вытекало наружу и заставляло его кожу блестеть, а глаза – сверкать.

– А в чем мое Большое Зло? – снова и снова спрашивала я у Мэл. Я ждала ее ответа со страхом: вдруг она скажет, что я никогда не найду место, которое смогу назвать домом, или что все, кого я люблю, рано или поздно от меня устанут. Теперь я знала, почему Ро выгнал меня, но за то время, что он уходил от ответа, кошмарное семечко сомнения успело прорасти в моей душе. И я до сих пор задавалась вопросом: что, если я на самом деле ужасный человек? Что, если из-за этого родной дом навсегда останется лишь моей фантазией – осуществимой для других, но не для меня?

Но Мэл не хотела говорить мне, в чем заключается мое Большое Зло.

– Узнаешь, когда узнаешь, – настаивала она.

Я так и не могла понять: она знает, но не хочет говорить, или у нее самой пока нет ответа? Вероятно, первое. Мэл могла заглянуть тебе в глаза и разглядеть твою душу. Она могла послушать, как ты болтаешь о мелочах, и узнать мечты, о которых ты ни за что не сказал бы вслух. Она видела сущность людей, как гадалки видят будущее в чайных листьях. Она знала меня как никто другой.