— А как получить повышение?

— Нужно пройти еще более сложное психологическое и профессиональное тестирование.

— Тогда почему людей, которые распоряжаются финансами планеты и вашим будущим, вы выбираете на основе личной симпатии? — спросила миз Роул.

Ответа на этот вопрос у Алекса не было. Он всегда считал, что выборы президента, мэра или сенаторов — это атрибуты свободы. Понимал, что это политические игры и про политтехнологи знал, но всё равно гордился своим правом выбора. Но если вдуматься, любой полицейский окажется порядочным человеком с большей гарантией, чем, скажем, мэр.

— Во-вторых, — продолжила китиарка, — мужчины у нас не имеют права занимать высокие посты на госслужбе.

— Но это же дискриминация! — возмутился Алекс.

— Я против дискриминации по полу, если этот пол мужской, — практически всхлипнула Тайни. — Оставьте, детектив. В вашем мире равенство полов существует только на бумаге. Де-факто у женщины гораздо меньше возможностей, чем у мужчины.

— Потому что мужчины умнее, менее эмоциональны и сильнее как лидеры, — объяснил Алекс.

— Но при этом более склонны к рискованным решениям. Стремятся выделиться всеми способами и доказать собственное превосходство. Отсюда бесконечные реформы, новые законы, перестановки в правительствах, изменения в бюджетах и стремление урвать больше других.

— А женщины истеричны и недальновидны, — между прочим обронил детектив.

— Считается, что женщины более эмоциональны, чем мужчины, — признала миз Роул. — Но в реальности всё дело в воспитании. Мужчин в патриархальном обществе с детства приучают сдерживать проявления эмоций. У нас управлять эмоциями с определенного возраста учат всех.

— Но с тем, что мужчины умнее, вы спорить не будете?

— Более высокий интеллект у мужчин встречается чаще. Это антропологический факт, — согласилась Тайни. Не всё безнадежно у феминисток, отметил Коллингейм. — Но повышение уровня интеллекта было первым приоритетом в генном моделировании на Китиаре. В результате, да, наши мужчины по-прежнему умнее наших женщин. Но наши женщины значительно умнее ваших мужчин. Поэтому вряд ли в вашем понимании их можно назвать недальновидными.

Ладно, пусть женщина тешит себя иллюзиями, решил Алекс. У этих ботаников-генетиков, небось, уровень интеллекта количеством ученых степеней измеряется. В этом смысле, понятное дело, она сейчас самая умная на всём Атоване. И самая скромная, поскольку женщинам не пристало выделяться.

— А почему тогда мужчин не пускают в руководители? — спросил детектив, вместо того чтобы поделиться своими размышлениями.

— Да они и сами не особо рвутся, — неожиданно улыбнулась китиарка. — Это же сплошной регламент и инструкции: что, как, куда, в каком порядке, в какие сроки. Жутко консервативная система. Никакого творчества или инициативы. Нет, мужчины предпочитаются реализовываться в науке и бизнесе, а государством пусть бабы управляют, — без малейшего смущения или обиды в голосе закончила она и подмигнула.

— И не воруют? — саркастически полюбопытствовал Коллингейм.

— Государственные служащие подписывают согласие на тотальный автоматизированный контроль. Отслеживаются доходы и расходы, перемещения, контакты. В случае малейших подозрений в недобросовестности, подключается служба финансовой безопасности.

— Что, прямо мышь не проскочит?

— Не проскочит. Технически это не так сложно, как кажется. Просто у вас на такое сами власти никогда не пойдут. Не для того они пробивались на свои посты, чтобы их потом контролировали. Наши бы, может, тоже не решились на такие крайние меры. Но к моменту становления матриархата ресурсы планеты были до того разворованы, что для выживания стало необходимо исключить саму возможность воровства. А дальше просто сложилась традиция. Кажется, мы подлетаем? — миз Роул указала пальцем в сторону мигающего на управляющей панели зеленого огонька

Здание, в котором находился офис сенатора, располагался с другой стороны Бизнес-квартала. Алекс запоздало подумал, что нужно было всё же вызвать аэротакси. Тогда их высадили бы прямо на крыше. Ему-то привычно протискиваться сквозь потоки местных обитателей и посетителей, а девушке, наверное, не очень приятно, что к ней норовят прижаться со всех сторон. Конечно, удобнее, когда под боком родной драндулет. Хотя не об том удобстве думал Коллингейм, приглашая китиарку в своё транспортное средство. Да чего уж там. Космолет остался, как раньше, нетронутым, и его крутые сопла, покрытые толстым слоем межзвезной пыли, тонко намекали, что до взлета тут пахать и пахать.

Тем временем людской поток принес их к нужному крыльцу типового небоскреба, отличавшего от соседей лишь расцветкой. Строительная фирма-подрядчик, пострадавшая от воровства столь, как выяснилось, ценного материала, работала на престижном девятнадцатом этаже. Офис сенатора располагался еще выше, но это было ожидаемо. Удивительно, что Неукротимому Ронни не удалось пробиться на двадцать пятый. Хотя, возможно, это был популистский ход. Двадцать первый — это уже не плебейство, но, с дугой стороны, скромненько, без излишества. Как и пристало народному кумиру.

Начать решили со строителей. Вдруг найдется какой-то козырь, который бы связал нецелевое расходование средств мэрией и сенатора? Тогда состав преступления будет на лицо. Тьфу-тьфу-тьфу, конечно. Не дай бог. У Коллингейма не было ни малейшего шанса выстоять против такой мощной команды.

Лифт на девятнадцатом этаже не открылся. Выйти пришлось на следующем, двадцатом, искать выход на лестницу и пешком идти вниз. Дверь с лестнцы тое не поддалась. Алекс нажал на переговорную панель и представился. Когда двери распахнулись, он просто остолбенел. Перед ним открылось огромный — наверное, на весь этаж — зал. С момента, когда его фотографировала Хельга Стоунбридж, здесь много е изменилось. На стенах появились широкие трансляционные экраны. В полу отлаживали стулья-трансформеры. Те самые, которые маскируются под обычную напольную плитку, хотя в данном случае маскировка шла под дорогой деревянный паркет. Безусловно, этому помещению предстояло стать одним из самых навороченных конференц-залов планеты. Однако самое впечатление производила трибуна, которая, казалось, висела в воздухе, вознесшись на полом метра на три — настолько невесомой выглядела прозрачная дорожка, что к ней вела. Коллингейм никак не мог избавиться от мысли, что призрачная 'тропинка в небо' должна вот-вот сломаться от тяжести.