Смотрела на Климова и не понимала, за что я когда-то его любила. Бесхребетная размазня, плывущая по течению.

— Знаю, Дим. Полина красивая девушка, да к тому же без пуза. Ты же потерял ко мне интерес, едва живот начал округляться. Одного понять не могу — ты радовался, что у нас будет ребенок. А поступил вот так… — пожала плечами.

— Я же говорю, Полина — это ошибка! — он поднялся и в пару шагов оказался возле меня, попытался обхватить за плечи, но я, отпихнув его, зло заговорила:

— Это ты — ошибка, Климов! Моя ошибка! И, слава Богу, что я вовремя это поняла! Кирилл помог мне понять, что ты… ты не стоишь даже мизинца Ярославы.

— Твой Кирилл, — Дима оскалился и презрительно выплюнул: — Это не я просил у него денег! Это он приехал ко мне и предложил их. Предложил тебя продать!

— А ты и продал! — засмеялась истерично. — Продал, Климов! И если до того момента у тебя был пусть мизерный, но шанс вернуть меня, то после — нет. Ты потерял право быть отцом моей дочери. Поэтому убирайся, Дима. Убирайся и больше никогда не появляйся в жизни моей и Ярославы.

— А вот этого я тебе обещать не могу, Катюша, — дотронулся до моей щеки ладонью.

Я едва не задохнулась от волны неприязни, что моментом окатила меня.

— Из жизни дочери я уходить не собираюсь.

— О как! — хмыкнула я. — А если я тебе денег предложу? — посмотрела на него с усмешкой.

— А вот это другой разговор. — Он отошел от меня, но садиться обратно на стул не стал. Окинул меня пристальным взглядом и добавил: — И сколько предложишь?

— А сколько тебе дал Кирилл?

— У тебя нет таких денег, Катя.

— Зато у Кирилла есть.

Мерзавец! Какой же он… Господи, как я могла быть такой слепой?! Как я могла столько времени быть с этим человеком и не замечать гнилости его нутра, вони, которую он источал?!

— М-м-м, нет, я, пожалуй, откажусь, — наигранно задумавшись, ответил Климов.

И это стало последней каплей. Разъяренной кошкой я бросилась на него, наплевав на все еще ноющее плечо. Хотелось добраться до его лица, расцарапать нахальную рожу, чтобы навсегда запомнил — ко мне лучше не соваться. Ни ко мне, ни к моей семье!

– Ах ты сука! — зашипел Дима, когда я все-таки оставила след на его щеке.

Схватил меня за руки и с силой толкнул. Я ударилась спиной о дверцу холодильника. Недавние ушибы тотчас напомнили о себе, все тело отозвалось болью, на миг оглушив меня, заставив задержать дыхание.

— Будь ты проклят! — заорала я.

Он подлетел ко мне, больно ухватил за подбородок и заговорил, буквально выплевывая слова. От напускного раскаяния не осталось и следа.

— Ты же пустышка, Хрусталёва! Хочешь правду? Почему я пошел к Поле?! М-м?! Потому что у тебя с этой беременностью будто мозг разъело! Ты и раньше была дурой, а после и подавно! Я любил тебя. Любил, но ты стала невыносима с этой беременностью!

— Ты никогда меня не любил, Климов! — заорала я в ответ.

— Может, и не любил, — отпустил меня, снова толкнул. На этот раз я успела подставить руку, чтобы не удариться. — Но хотел быть с тобой. А ты… — покривил губами. — Такая как ты никому не нужна. Твой Кирилл кинет тебя, когда поймет, что ты ни о чем, кроме детей и дома думать не способна.

Он резал меня злым взглядом, хлестал словами, как будто нарочно хотел задеть, вывести. Как будто тому гнилью, что скрывалось внутри него, стало тесно, и оно начало выплёскиваться, разбрызгиваясь вокруг подобно помоям. Мне вспомнилась та ночь, когда я застряла в сугробе, ночь, когда Климов позвонил, а Кирилл, разозлённый, вырвал у меня телефон. Как же хорошо, что всё это случилось со мной! Как же хорошо, что всё это произошло тогда!

— Убирайся.

— А если не уберусь? — хмыкнул мне в лицо. Понимал, сволочь, что я ничего не смогу сделать!

— Тогда я тебя вышвырну, — внезапно раздался голос Кирилла. А спустя мгновение сам он появился в кухне.

Угрожающе шагнул к Климову и процедил:

— Я тебя, тварь, вышвырну и сделаю так, что ты никогда не придешь сюда. Вообще никуда никогда больше не придёшь. Просто не сможешь.

Кирилл наступал, испепеляя Климова гневным взглядом. Тот, подобравшись, тоже сделал шаг в его сторону.

— Кирилл, не нужно, — когда жених поравнялся со мной, взяла его за руку. Стоило ему повернуть голову и посмотреть мне в глаза, прошептала: — Он не стоит того.

Несколько секунд, показавшихся мне вечностью, Кирилл молча смотрел на меня, а после, кивнув, обратился к Диме:

— Вон пошел из моего дома, и чтобы я тебя никогда больше не видел, — процедил сквозь зубы.

Климов оскалился.

— Вы обо мне еще услышите. Я не собираюсь исчезать из жизни дочери.

Он напоминал мне шакала, наткнувшегося на куда более опасного хищника — благородного, уверенного в себе. Шакала, изо всех сил пытающегося выглядеть ровней и от этого кажущегося ещё более жалким. Скалясь, он плевался пустыми словами, тогда как самым достойным для него было просто уйти. Только где уж тут говорить о достоинстве?