Когда я продрала глаза, в окно во всю светило солнце. Максим сидел рядом, обхватив голову руками. В свежей футболке. Волосы мокрые – видимо, из-под душа. Глаза красные, физиономия опухшая – тот еще красавчик. Хотя я вряд ли была лучше. Два ханыги.

– Ну? – прокашлявшись, хрипло поинтересовалась я.

– Я предупреждал, - буркнул он.
– И что было?

– Последнее, что помню, - хоровое пение. А потом сразу я здесь, на кровати, а ты в ванной спишь в обнимку с унитазом. Еле отодрала тебя от него.

– Спасибо за матрас с подушкой, - Максим дотянулся и поцеловал мне руку. – От хорового пения ты прослезилась и хряпнула чачи. А вот дальше я тоже не помню. Ты как вообще?

Я прислушалась к себе. Голова была явно неродная, но не болела. Немного мутило, а в целом – терпимо.

– Как ни странно, лучше, чем можно было ожидать.

– Я тоже. Под такую закуску – ничего странного. Ну что, по алкоголю зачет? Я, вроде, не блевал… на пол, не танцевал стриптиз и не писал с балкона.

– Надеюсь, - вздохнула я. – Потому что сама ни черта не помню. И еще надеюсь, что это не будет повторяться часто.

– Вот это я тебе точно обещаю, - кивнул Максим.

Мы спустились вниз, и Лали накормила нас завтраком. Вахтанг тоже выглядел далеко не огурцом, поэтому остался дома. Нога за ногу мы поплелись на вокзал и купили билет на вечер.

– Давай погуляем подольше, - предложила я. – Если нас снова загонят за стол, я уже не выдержу.

Батуми мне понравился – своей сонной, ленивой провинциальностью. Но уже хотелось домой.

– После такого отпуска нужен еще один отпуск, - сказал Максим. – Чтобы отдохнуть от отпуска.

– Ты знаешь, если я кому-то расскажу, ведь не поверят. Что совершенно незнакомые люди… Неужели потому, что ты пощупал той бабке коленку и сказал, что ей надо сделать рентген и показаться ревматологу?

– Нин, у меня была одна пациентка, писательница. Она говорила, что когда пишет всякую хрень, никто не сомневается. А если описывает реальные события, читатели возмущаются: мол, не может такого быть. Жизнь – самый худший автор. Мы с тобой познакомились тоже не слишком правдоподобно. Так что я уже ничему не удивляюсь. Ну ладно, мало чему.

Вечером Вахтанг отвез нас на вокзал. С собой мы получили большую сумку с домашним вином, чурчхелой, вяленой хурмой и прочими грузинскими деликатесами. В обмен на клятвенное обещание позвонить и доложиться, что добрались. И приехать как-нибудь еще. А Лали подарила мне серебряный браслет с голубыми камушками – на память.

– Охренеть, - простонала я, когда поезд тронулся.

– Возможно, все дело в моем магическом обаянии? – предположил Максим.

Мы сидели на полках за столиком, друг против друга, и он зацепил своей ногой мою. К сожалению, в купе мы были не одни, нежности пришлось этим и ограничить.

– За что себя люблю, так это за красоту и за скромность, - прокомментировала я и вытащила из сумки хурмину.

18 февраля

– Нин, подбрей шею, пожалуйста.

– А как ты раньше обходился?
– поинтересовалась я, зайдя в ванную. И тут же поняла, что вопрос глупый. И уточнила: - За последние полтора месяца?

– Сам триммером или в парикмахерской.

– На колени… слон! – приказала я, взяв с полки станок.

Вообще-то я хотела сказать «раб», но вовремя прикусила язык. Полезная привычка фильтровать базар еще не выработалась, но иногда я все-таки успевала себя одернуть.

– Уруру! – изображая слона, протрубил Максим и опустился на коврик.

Герману я постоянно делала окантовку – самая обычная, рутинная процедура. И мне бы в голову не пришло, что она может быть настолько эротичной. Я наклонялась, прижимаясь к Максиму грудью, легко касалась пальцами шеи, смывала пену – и наши взгляды встречались в зеркале.

Поцелуй-дразнилка – тонкий и острый, как льдинка. Едва касаясь губами, самым кончиком языка. Но заводит сильнее, чем бешено взасос…

Потом я лежала носом в подушку, блаженно улыбаясь, а Максим читал что-то в телефоне и рассеянно водил пальцем вдоль моего позвоночника.

– Может, звякнуть Кристинке? – повернулась я к нему. – Мало ли что. Придем завтра, а там…

– Я думал, - с досадой поморщился Максим. – И решил, что ну его на фиг. Придем и узнаем. Вдруг там какая-нибудь задница – а там наверняка какая-нибудь задница. Еще и спать полночи не будем.

Утром мы шли на работу в не самом лучшем настроении. И с недобрыми предчувствиями. Молча, то и дело посматривая друг на друга: держись, мол, прорвемся.

Кристина уже сидела за своим столом, хотя обычно приходила позже.