Женя, оглядевшись, не смог найти пульт от кондиционера, и встал на стул, чтобы дотянуться и выключить вручную.

– Эй, не выключай! – Донеслось с самого дальнего от наших друзей края стола. Там сидел толстый педагог, больше похожий на Шалтая-Болтая: пот, струящийся по его детской игрушечной пирамидке из колец, плотно сидящей на плечах и скрывающей шею, именуемой в дальнейшем «головой», моря-океаны, разливающиеся волнами и впитывающиеся в рубашку, образуя огромные влажные пятна по всему периметру шарообразного тела говорили о том, что до него вообще не долетало ни толики прохлады.

– Иди, сядь сюда тогда сам!

– Я вон как промок, простыть мне еще осталось! – глаза его не фокусировались на Жене, – Светлов, ну, скажи ему, нам тут всем жарко! – Толстяк потянулся за рукав разливающего. Глаза его уже не фокусировались, он жадно хватал ртом воздух.

Светлов показал Жене жестом выключать скорее кондиционер и сесть на место, чтобы не привлекать внимание. Достав из сумки-холодильника бутылку пива, он отдал ее толстяку.

– Антон, охладись, – он все улыбался всеми своими двадцатью шестью. Антон схватился за нее как за последнюю надежду, откупорив, жадно вылакал половину, и начал икать, прикладываясь лбом к стеклянным стенкам ледяной бутылки.

– Когда уже будет вожатский? – Антона выводила из полудремы только икота, после каждого приступа которой он делал глоток жидкого золота. Страшно представить, во сколько он начал, если к концу первой половины дня, он был уже в таком состоянии.

Рядом сидящий с Антоном подхватил и начал передавать в толпу этот вопрос. "Вожатый? Я вожатый! А, вожа-а-атский…", "Сейчас будет вожатский", "Наконец-то, чего тянули-то?" – переговаривался педагогический коллектив лагеря почти шепотом, потихоньку замолкая, обращая внимание на стоящего во главе стола Светлова. Тот как будто ждал только этой осознанной всеми тишины, чтобы уже можно будет начать.

Теперь удостоверившись, что все внимают только ему, Светлов вдохнул поглубже, и, потихоньку, на выходе, почти шепотом:

– И раз… и два… и три… – в этот момент экстаз поглотил присутствующих. Нам знакомая молоденькая вожатая все еще не могла понять, что здесь происходит. Она обегала глазами лица людей вокруг себя, и ей казалось, что она попала в секту. От слов Светлова некоторые девушки и юноши закатывали глаза от удовольствия. От побега с этого бала Сатаны ее удерживал лишь ее спутник, со смеющимся лицом, – он явно находил это забавным, – осматривающий своих знакомых, и пожимающий плечами, каждый раз, когда спутница в панических приступах смотрела на него.

– Выпьем там и выпьем тут,

На том свете не дадут,

Ну, а если и дадут,

Выпьем там и выпьем тут! – пока Светлов это произносил, все вставали с мест.

– Отря-я-яд, равня-я-ясь, смирно!

От себя, к себе – все послушно выполняли приказы.

Об палобу, и в трюм

Ешь вожатый больше масла,

Чтобы сердце не погасло,

Чтобы елось и пилось,

Чтоб хотелось и моглось,

Что бы в следующем годе

Было с кем и было где-е-е…

Работать на отряде

Мы не сэры и не паны

Не нужны нас рестораны!

Мы за угол скоком-скоком

И запьём томатным соком!

– БУДЬМО – ХЭЙ! БУДЬМО – ХЭЙ! – резко начала скандировать толпа, испугав девушку. И головы беснующихся запрокинулись, впустив в себя этиловую амброзию. Светлов, казалось не пьяневший вовсе, быстрее всех оправился от отправленной в себя рюмки и обратился нашему знакомому, чью руку стискивала его спутница, которая еще не отошла от увиденного.

– Ну, что, Лёха, думал просто отделаться? Не получится… Штрафную!

Антон будто отрезвел: с какой точностью он переливал в импровизированный рог, скрученный из литровой пустой пачки сока, жидкость из пластиковой бутылки, на крышке от которой маркером было написано "Чача". Толпа снова заревела: "ШТРАФНУЮ! ШТРАФНУЮ!". Им явно доставляло удовольствие смотреть на то, как человек с каждым глотком теряет свои человеческие очертания, и все больше становится похож на них самих. Лёша послушно встал, но его руку не хотела отпускать спутница.

– Пожалуйста, нет… – Лёшу пытался остановить шепот.

– Аня, тише… – он разжал ее руку.

– Может, не надо? – взмолилась Аня, – Пожалуйста! – она боялась потерять единственного адекватного, как ей казалось, человека в этом этиловом урагане и остаться здесь совсем одной, незащищенной. Чего можно от этих, окружающих ее бесов ожидать? Лёша не слушался. В отчаянии выдавила:

– Я сейчас позову сюда директора, старших вожатых, всю администрацию! – слова вышли через силу, голос был сдавлен, ком мешал говорить. Шея ее покраснела, глаза налились слезами. Ну кто еще, кроме педагогов, может так напугать человека?