Злые мысли жалили ровно до того момента, когда он вспомнил, каким он стал — его о-папа. И каким был. И как старался кусочек побольше и повкуснее подсунуть вымахавшему как альфа сыночку, пропадая днями на работе, хватаясь за любые подработки, лишь бы накормить и одеть его, неблагодарного сына. И что личной жизни у него никакой нет. От такого кто хочешь станет озлобленным и отчаянным. По-хорошему, пораскинув мозгами, Бобу надо было сливаться. Ну, недельку-две еще продержаться и как-то разонравиться зрителям, сделать что-то такое, чтобы его не раскрыли, но выпнули под зад. Вон Шон в день его коронования как себя чудесно показал с этой уборкой — Боб решил, что выйдет отсюда и найдет эти записи, чтобы вживую пересмотреть, как это было. А пока он сам очень слабо набирал баллы, потому что был «никакой» — это ему еще в школе говорили. Слишком трудно быть «каким-то», когда ты ни альфа, ни омега и все над тобой издеваются. Вот и привык быть серой мышкой.

Вообще-то участие в шоу о многом его заставило задуматься и начать меняться — в психологическом плане. Он теперь воочию убедился, что ничего страшного нет в геях. Что можно отдыхать вот в таких красивых и комфортных условиях, которые он раньше только на картинках и в интернете видел. Что он может отлично командовать даже здоровыми дядьками-альфами. И что он наконец-то действительно вырос и должен сам нести ответственность за свои поступки, а не сваливать их на того же замотанного и несчастного о-папу.

Из-за всех здешних альф, в отсутствии бет и омег, он пропитался их духом и видом, как сельдь в бочке рассола. Больше всего ему, как ни странно, импонировал хмурый и молчаливый Тим. Во-первых, они по возрасту тут больше всех подходили друг другу. Во-вторых, Тим был слишком серьезным, как о-папа, считай. Не то что балагур Дарен или громила Говард.

Поэтому когда, выйдя из душа, Боб, мокрый и распаренный, влетел прямо в гору мышц и это оказался Тим, Боб совершенно растерялся, узнав того, кто только что занимал его мысли, не удержался на ослабевших ногах и завалился вместе с предметом своих дум на пол. А поцелуй так и вообще вышел как-то случайно. Но так нежно, что последние мозги утекли на хрен в ноосферу.

Честно, он даже не собирался целоваться, но когда Тим, заботливо поддерживая его за жопень, прошептал: «Как ты, Бобби?» — Боба от нежности и запаха можжевеловых шишек обсыпало мурашками, а зад предательски хлюпнул.

После той уборки так некстати куда-то запропали таблетки, которые он должен был принимать, чтобы гасить свою половую принадлежность. Он и под кроватью искал, и под тумбочками, но они как в воду канули. И вот стоило только альфе посильнее сжать его в объятиях — и как не было этих нескольких лет на подавителях.

Оказалось, когда горячее тело под тобой, а на заду такие же горячие руки, а губы в миллиметре от чужих — очень трудно соображать внятно.

— Я… я нор… — все, что он успел сказать, и Тим его засосал.

Они даже не пытались встать, так и лежали: голый Боб с полотенцем в одной руке — сверху и одетый в труселя после проверки доктора Тим — снизу. Альфа под Бобом просто пылал жаром и был каким-то… вкусным, что ли. Как мягкий пружинистый матрац, только с большими ладонями и сочными губами, исторгающими из его организма какие-то мурлыкающие звуки. Тело под воздействием всех этих факторов начало самопроизвольно извиваться, и их стояки и одно желание на двоих смутило обоих.

Тим вскинул взгляд на камеру и разочарованно крякнул. А потом жарко зашептал на розовое ухо:

— Тут камеры, а я не хотел бы, чтобы все видели, что будет дальше. А ты? Ты хочешь? Дальше?

Боб замер подстреленной двухметровой куропаткой и удивился, как это он растерял все свои мозги за пару минут, хотя до восемнадцати лет дожил вполне себе адекватным человеком. И внезапно понял, что хочет. Хочет дальше и глубже, но не так и не на камеру. Попробовать-то ему давно хотелось, да не нужен был никому такой недоальфа. И он просто молча кивнул.

Конечно, он рисковал многим: как только Тим почувствует, что зад не альфий, а со смазкой, как только нащупает, что узла привычного на нужном месте нет, так и поднимет скандал. С другой стороны, если сделать это в темноте и не давать ему трогать свой член, то, может, и обойдется.

Боб прижался к самому уху Тима и зашептал сбивчиво, краснея до выступивших слез:

— Только я ни разу еще… понимаешь?

— Ох, бля…

Тим шевельнулся, и Боб почувствовал, как член — который, наверное, и правда был длиннее, чем возраст альфы, — стал еще больше. Если бы не голый зад перед камерами, Боб бы и не стал подниматься еще долго. Но он боялся, что его выдаст густо выделившаяся смазка.

А Тим подумал, что первый раз такого красавчика не заслуживает случиться перед камерами и в душевой кабинке. Хотя его поднимающийся член думал совершенно иначе: разложить и поиметь целочку. Заклеймить и поставить на нем метку: мое!

Трепетное тело в его руках, не жеманничающее, не карикатурное, просто очень нежное и юное для альфы, хотя и большое по комплекции, тянуло к себе почище наркотика, и выпускать его из рук не хотелось. Тим даже забыл про причину своих неудач и думал только о Бобе.