Это сбило её с толку, но когда я упомянул покупку платья и белья, она покраснела, особенно когда я сказал ей то, зачем они мне.

Всё свелось к тому, что мы выпили еще по коктейлю и направились в нашу комнату, дабы поговорить об этом еще немного. В горизонтальном положении!

Когда неделя подошла к концу, мы заказывали такси обратно в аэропорт и полетели домой.

Мэрилин настояла на том, чтобы я спрятал вибратор у себя в братстве, вот я его и засунул в глубь шакафа.

Она не переживала о том, что её мать найдет новые платья или белье!

У меня было несколько её фоток в голубом платье и новых купальниках, которые я развесил на столе.

Я попросил её взять с собой камеру и позаботился о том. чтобы фоток было предостаточно.

Еще я попытался сфотографировать её в ночнушках, но она очень расстроилась, так что я забросил эту идею.

Она очень переживала из-за съемок в купальнике, но я попросил её попозировать вокруг бассейна и девушка быстро успокоилась, поняв что больше мне ничего не нужно.

Я не собирался снимать ничего "для взрослых".

Ну и отпуск!

По возвращении в РПИ собития стали размываться. Я потратил чёртову прорву времени на занятия в Эймос Eat-Me и работу с профессором Райнбургом. Поскольку всё это включало в тебя использование компьютерных систем, я провёл там несколько ночей, в часы, когда система была загружена меньше всего.

Где-то в одно воскресенье из четырёх я продолжал работать поваром в Бочках, пытаясь совмещать их с теми уикэндами, в которые приезжала Мэрилин. Я постоянно пробовал улучшать свою любимые рецепты и испытывать их на парнях как новые блюда. Большинство из них пошли на ура (бефстроганов с грибами стал очень популярным), но не всегда (свиное жаркое с карри в глазировке было отослано обратно – по воздуху!).

В каком-то смысле это было грустно – видеть друзей и братьев, которые не собирались стремиться в академики, поскольку их студенческая жизнь вертелась вокруг бутылки.

Энди Ковальчук и Циско Кид были хуже всего, но о том, чтобы сказать им про это – и думать забудьте, они и так это знали. На сей раз я избегал наркотиков, но не из-за высокоморальных причин, а просто потому, что у меня не было ни времени, ни желания.

В одни выходные я познакомил Мэрилин с ними. Она очень нервничала, но мы сидели в комнате Ковальчука и Грэйви Трэйна, играли в бридж, слушали саундтрек к «Монти Пайтону и Святому Граалю». В какой то момент по рукам пошел Бонг. Я сделал затяжку, а затем показал ей, как это делается. Было очень забавно наблюдать за её реакцией. Спустя недолгое время она потеряла свою нервозность, её глаза чуть затуманились, и она внезапно стала очень… любвеобильной. В какой-то момент я сказал ей, что она имеет свойство доводить людей до стояка, но она только рассмеялась. В итоге она утянула меня наверх, сорвала с меня одежку и затем устроила на мне бурные скачки, заставляя меня утонуть в поту! Чудесная ночь, и я безжалостно дразнил её наутро:

– Однажды у тебя будут дети, и что ты скажешь им, если они спросят «Почему мне нельзя курить дурь? А ты курила дурь?»

Так и было. У Элисон никогда не было проблем с наркотиками – она изначально была инвалидом, и Паркер тоже никогда не принимал их, хотя он и любил пиво. Это всё Мэгги – она была неукротимой, всё выпытывала детали о наших свиданиях, как только начала "созревать". Мы знали, что она пьёт и курит дурь. С другой стороны, она не делала ничего глупого и никогда не попадала в неприятности. Самый забавный момент был, когда она и Джексон въехали в новый дом, и она показывала нам комод, который сама собрала и покрасила. Я быстро открыл верхний ящик, чтобы оценить конструкцию, и она закричала – я нашёл её заначку. Я лишь уткнулся лицом в ладони, пытаясь прекратить смеяться, в то время Мэрилин кипела от возмущения.

В начале апреля в братстве появился новый брат. Маленький пёсик прибился к нам, забредя на наш двор. Вначале он прятался под крыльцом, но затем, ближе к вечеру, в нём проснулась тяга к приключениям, и он вышел их укрытия. Позже вечером он подобрался к задней двери, где у нас была вытяжка, и, когда дверь открылась, он забежал прежде, чем кто-то смог его остановить. Учуяв запах готовки на кухне, он подобрался ближе – и, сев, заскулил. Миссис Клэрити попыталась заткнуть его, но он продолжал выть, и когда пара парней изловила его, они сжалились и накормили его вчерашними остатками.

Так мы приняли к себе Джефферсона – ну, или он принял нас. Он был из той неопределённой породы, которую мои родители называли «Хейнц» (как 57 вариантов кетчупа «Хейнц»). Гладкошёрстный, бело-коричневый, он имел немного он маленькой гончей – и от кого-то побольше. Он был юным и крайне разрушительным; нашей первой мыслью было, что он убежал или потерялся, и мы решили, что увидим его на объявлениях или в газетах.

По крайней мере, мы так решили – и это вылилось нам в большие, большие проблемы. «Мы приютим его на недельку и попробуем найти его хозяев». Вот только никто и не пытался их найти. Джефферсон, названный так Рики Хэллоуэйем (техасцем и единственным южанином в доме, кроме меня) в честь группы «Джефферсон Старшип» и Джефферсона Дэвиса, Президента Конфедерации, был весьма милым маленьким пёсиком, и мы быстро влюбились в мелкую собачонку.

К сожалению, не все разделяли это чувство. Джерри Моданович, к примеру, возражал против собачьего дерьма на заднем дворе. По окончании неделю Джерри сдал Джефферсона в приют, утверждая в свою защиту, что мы брали его только на неделю, пока ищем хозяев. Никаких хозяев за ту неделю не появилось. Джерри никому ничего не сказал. К тому времени, как мы всё сообразили, прошло уже достаточно времени, чтобы щенка усыпили.

Может, не все хотели пса, но убивать его не хотел никто, и Джерри изгнали. Это не было большой утратой. Он был настоящей занозой в заднике, жил на первом этаже здания (в Комнате Метро) и считал, что его собственные фекалии начисто лишены аромата.