– Чарли, убери их отсюда, пока они не принесли новые проблемы! – потребовала она.

Я был свято уверен, что отец ударит маму. Он никогда не делал этого раньше – даже когда стал агрессивным из-за болезни Альцгеймера. Он занёс руку для удара, а затем остановился. Я заметил, что несколько мужчин рядом с нами обсуждают, не пора ли вмешаться.

– Ширли, причиной всему – он и ты! Они никогда не приносили новые проблемы! Только вы с ним! – он указал на Хэмильтона, лежащего на земле. – Спасибо вам двоим, что я потерял сына, а теперь ещё и внука! Видеть больше не хочу никого из вас!

Он развернулся на пятках и пошёл прочь.

Сьюзи была в полном ошеломлении и плакала оттого, что её прекрасные планы рухнули. Чарли тоже заплакал, испуганный происходящим; Мэрилин пыталась его успокоить. Я оглядел руины и поцеловал Сьюзи в щёку.

– Думаю, нам пора. Позвони нам, как будешь дома, – я жестом скомандовал Мэрилин выдвигаться к парковке, и толкнул коляску. Мать и брата, остававшихся за спиной Сьюзи, а также разбитое фото я оставил без внимания.

– Что за грёбаный пиздец.

Чарли успокоился, когда мы поместили его в машину. Мне потребовалось несколько минут, чтобы выбраться с переполненной стоянки на трассу. Мэрилин сбоку от меня тихо плакала. Как только движение позволило, я потянулся и взял её за руку. Каждым своим атомом я хотел завопить «НУ Я ЖЕ ТЕБЕ ГОВОРИЛ!», но я сдержался. Спустя какое-то время Мэрилин перестала плакать, но всё ещё выглядела несчастной и отводила взгляд. Поездка до Херефорда была долгой и тихой.

Домой мы вернулись ранним вечером, и пока Мэрилин готовила что-то для Чарли, я приготовил что-то для нас с ней. Я просто сделал нам по паре бутербродов с ветчиной и сыром и открыл пару бутылок пива. Мы поели в гостиной, что я обычно терпеть не мог делать. Мы много делали так в моей первой жизни, и я извлёк из этого урок – столовую придумали не просто так!

Я полу-лежал на кресле, и Мэрилин отставила тарелку и подошла. Я поглядел на неё, а она сказала:

– Подвинься.

Я улыбнулся, и она, взобравшись мне на колени, прилегла головой мне на плечо, вздохнув, как она всегда это делала. Это не было романтикой; ей просто нужно было обняться. Пышка через пол-комнаты заметила отличную возможность и метнулась, чтобы поглядеть на оставленный бутерброд моей жены, а затем и схватить его, пока никто ничего не успел сказать. Мэрилин села прямо и завотпила:

– Ах ты маленькая… оооо, сегодня всё не так! – она откинулась на меня. Я просто потёр ей спину.

Наконец, она тихо сказала:

– Ты был прав.

– Хм-м?

– Я сказала, что ты был прав насчёт выпускного.

– Я услышал тебя с первого раза. Я просто хотел, чтобы ты сказала это ещё раз. Я ведь могу больше никогда в жизни этого не услышать! – поддразнил я её.

– Очень смешно! Ты хочешь получить по носу?

Я со смехом обнял её.

– Я просто жалею, что не записал это на кассету. Тогда я мог бы всю жизнь слушать это снова и снова!

– Ты и правда напрашиваешься!

– Это слишком легко, – я засмеялся сильнее. – А значешь, чего ещё я хочу?

Мэрилин фыркнула и пихнула меня в бок.

– Сказать «ну я же говорил»?

– Бинго! – меня снова пихнули.

Теперь уж ничего не поделаешь. Рано или поздно, Сьюзи позвонит нам и скажет, чем всё кончилось!

Сьюзи не позвонила нам позже – она заявилась к нам посреди ночи! За день до выпускного папа притащил Хэмильтона в Ньюарк, на церемонию посвящения в медсёстры (я думал, что медсёстры получают вместе с лицензией специальный значок) и привезли с собой в фургоне её вещи домой. Они загрузили его и оставили на ночь. После выпускного Хэмильтон должен был следовать за папой за рулём фургона. После всей этой катастрофы папа ушёл на парковку, оставив Хэмильтона и маму позади. Маме пришлось ехать домой со Сьюзи, а Хэмильтон следовал за ними на фургоне. Сьюзи высадила маму и убралась оттуда раньше, чем та смогла её остановить. Папа не позволил бы ни матери, ни Хэмильтону вернуться в дом!

Мы позволили Сьюзи остаться на ночь, в запасной спальне. На следующий день она уехала, и папа помог ей с переездом в квартиру. Он сказал ей, что бросил и маму, и Хэмильтона, и уже в понедельник позвонит адвокату.

Что за дерьмо! Дорогая в Ад, может, и вымощена благими намерениями, но в данном случае благие намерения были у моих сестры и жены – а в Ад из-за этого попадал я! Я не хотел выяснять, как всё это кончится, но мне это совершенно не нравилось.

Суббота, 25 июня 1983-го.

Умом я понимал, что крах моей семьи – вина не моя, а моего психически больного братца и точно такой же матери. Я больше всех был здесь жертвой. Но эмоции говорили иное. Они были теми же самыми людьми, что и в моей первой жизни – и только я был других. Это всё подтверждало мою вину, ipso facto, ergo sum, quod erat demonstradum, etc. etc. Etc. К уму это не имело никакого отношения.

Мэрилин помогала мне. Она попросту не могла понять мою семью; она понятия не имела, как на них реагировать. Её семья была куда ближе. Это была одна из тех вещей, которые так нравились мне в прошлой жизни. С ними я провёл куда больше времени, чем со своей семьёй.