А в мае случилось то, чего я давно боялся. Сьюзи выпускалась из Дэлаверского Университета, со степенью Бакалавра по сестринскому делу и лицензией медсестры. В прошлой жизни я пропустил этот выпуск, но сейчас я не мог сослаться на то, что слишком занят. Фактически, Сьюзи хотела, чтобы я пришёл, а Мэрилин только подталкивала меня.

В прошлый раз Хэмильтон хмуро маячил там – с его собственной неспособностью закончить колледж. Я чувствовал невероятно давление со стороны родителей при каждом моём успехе – выпускной, свадьба, рождение детей и просто успешная жизнь. Спустя годы я говорил об этом со Сьюзи – и она сказала мне, что чувствовала то же самое. Я помню, как неимоверно рад был, когда она окончила колледж – просто потому, что теперь она могла разделить со мной бремя фамилии.

Теперь же всё было ещё хуже. Мои огромные успехи и независимость довели моего брата до ручки, как и маму, и давление на Сьюзи стало невыносимым. У неё уже была работа, благодаря Джону Хопкинсу, и квартира, и переезжать обратно она не планировала.

В предшествующие недели перед выпускным мы несколько раз спорили.

– Это просто дурацкая идея, милая, – говорил я Мэрилин. – У меня, да и у тебя тоже, если на то пошло, нет никаких причин это делать – и есть множество веских оснований не делать. Сьюзи должна понять. Мы можем пригласить её на ужин или к нам домой.

Мэрилин поглядела на меня так, будто пыталась напугать!

– Твоя сестра очень любит тебя, и специально пригласила, чтобы ты там был. И ты пойдёшь на её выпускной. Если ты умрёшь по пути – я притащу туда твоё тело! Ты должен там быть!

– Если вы со Сьюзи пытаетесь снова свести меня с семьёй – это не сработает. Почему ты не можешь просто принять это?

– Потому что мы любим тебя и знаем, как убивает тебя это отдаление. Твой отец хочет поговорить с тобой, а ты хочешь поговорить с ним – я знаю, что ты этого хочешь! – ответила она с умоляюще-стонущими нотками.

– Это неважно! Ничего из этого неважно! Это не касается меня или моего отца, или даже моей матери! Это касается Хэмильтона, и ни один трогательный довод, который вы заготовили, не изменит того факта, что мой брат – совершенный психопат, по крайней мере, как только я приближаюсь. Это просто не сработает.

Мы поспорили ещё немного, и она упёрлась на своём. В последующие дни у нас было ещё несколько таких споров – и я не выиграл ни одного. И вот настал день выпуска. На рассвете мы завели машину, и Чарли был усажен на его место, на заднем сидении. Пышка была заперта в ванной, снабжённая водой и собачьим кормом. Чтобы добраться от нашего дома до Ньюарка, требовалось полтора часа – неважно, едешь ты по кольцевой вокруг города, переходя на I-95, или же срезаешь через север Балтимора, выходя на 95-ю сразу. В пути и Чарли, и Мэрилин спали. Я просто молился о серьёзной аварии на дороге, что задержала бы нас на 8–9 часов.

Выпускной должен был проходить на стадионе, принадлежащем колледжу; он, безусловно, был для этого достаточно велик, но я всё гадал, что они будут делать в случае дождя. Дэлавер был государственным колледжем хорошего размера, куда больше РПИ, и, должно быть, выпускаться будут разом 4000 студентов. Если каждый приведёт по 4 гостя – а я знал, что это ещё мало – то там будет толпа в 16 тысяч минимум. Весело!

И я оказался прав. Место напоминало зверинец. На стадионе собралось около 20 тысяч человек, и он был полон. К счастью, погода стояла отличная. Я был одет в лёгкий костюм, Мэрилин – в очень милое платье, и даже на Чарли был новый наряд. Мы высидели церемонию, нигде не видя Сьюзи, не слыша её имени и только ожидая возможности сбежать. Впрочем, Мэрилин была куда лучшего мнения обо всём этом, чем я. Затем мы должны были встретиться со Сьюзи у одного из пронумерованных выходов, и, как только все встали – мы направились туда.

Мы протолкались до нужных ворот, к которым сидели ближе всего, и стали ждать, когда же покажется моя сестра. Своей семьи я нигде не видел – может, они попали в аварию? Я всегда мог надеяться.

Я поглядел на Мэрилин, подумав, как хорошо она выглядит. Затем я оглядел себя и Чарли. Я чувствовал себя идиотом, волнуясь о том, как буду выглядеть перед людьми, которые нас не ждут и не хотят видеть. Объективно, я, наверное, выглядел таким же аккуратным и здоровым, как и в другие моменты жизни (обоих жизней). Я оставался в форме, 185 или около того, и, уйдя со службы, я позволил своим волосам слегка отрасти. Не сильно, но чтобы показать свою натуральную кудрявость, и в начале этой недели я сбрил свои усы и бородку. Мои волосы были натурального грязно-светлого оттенка, и я ещё не начал седеть. На мне был хороший костюм – матовый, светло-угольный – и моя лучшая трость из чёрного дерева с медными набойками. Мэрилин выглядела просто великолепно. Она всё ещё ходила в спортзал по утрам, даже ворча и жалуясь на это, и потому была в куда лучшей форме и тонусе, чем в нашей прошлой жизни. Сегодня на ней было отличное синее платье с рисунком на уровне коленей, и туфли без носка со средним каблуком. Даже Чарли был одет в красивый сине-жёлтый костюмчик, а также маленькую панамку с синей курочкой – обе вещи были подарками от Сьюзи на Рождество (жёлтый и синий были цветами её колледжа, а синяя курочка была маскотом колледжа и команды).

Спустя пять минут мы услышали визг, и к нам подбежала Сьюзи – с хлопающей на ветру мантией, придерживая одной рукой академическую шапочку.

– Ты сделал это!

Она выглядела не просто мило – она выглядела прекрасно. С возрастом она действительно расцвела, и теперь была копией матери (хотя и куда больше улыбалась). Подойдя ближе, она замахала Чарли:

– Чарли! Помнишь меня? Это я, твоя тётя Сьюзи!

Лицо Чарли просветлело, очевидно, он вспомнил её.

– Тё Сю! Тё Сю! – залепетал он, пытаясь выбраться из коляски.

Мэрилин отстегнула его и вручила Сьюзи, которая со смехом взяла его.

– Не такой уж ты и большой мальчик!

– Тё Сю! Тё Сю! – мы с Мэрилин улыбнулись на это.

Не вся моя семья состояла из уродов. Чарли потянулся и начал хватать кисточку на шапочке Сьюзи – та просто привела его в восторг. В конце концов, она просто сняла шапочку и натянула на него, и он просто завопил от смеха. – Тё Сю!

– О Боже мой! – услышал я сбоку очень знакомый голос.

Я повернул лицо от своих сестры и сына к своей матери. Она стояла на дорожке, обходимая людьми, с неверящим лицом – раскрыв рот и широко распахнув глаза. Она всё ещё была высокой, худой и всё такой же холодно-прекрасной, как всегда. Следом за ней, справа, стоял мой отец, с таким же изумлённым взглядом на лице, а слева был Хэмильтон, и его выражение лица было куда менее приятным. Оно скорее походило на ненависть.