Что, черт возьми, происходит?

— Спи, — сказал я, все еще пытаясь. — Сон, — но вместо этого она напрягла все свои мышцы сразу, напрягая корни, которые связывали ее. За моей спиной раздался стон Фионы. Я обернулся и увидел, что она сгорбилась, словно несла тяжелый груз, но потом выпрямилась и замахала руками в воздухе, словно завязывая узел. Корни заскрипели от нового напряжения.

Она выиграла мне еще немного времени. Время для нового подхода.

Больше никаких слов.

— Я подхожу ближе, — громко сказал я. — Держи крепче!

— В этом нет необходимости, — услышал я голос Эммы, но она, должно быть, имела это в виду, когда говорила, что доверяет мне, потому что не пыталась остановить меня. — Пожалуйста, будь осторожен.

Даже после многих встреч с пустотами я все еще не любил приближаться к ним, даже к тем, кого приручил. Те, которых у меня не было, были похожи на бешеных собак, и когда их заковывали в цепи и связывали, их отчаянная потребность убить тебя заставляла воздух потрескивать. Не говоря уже о том, что она сделала с моим желудком; при такой близости стрелка компаса превратилась в раскачивающийся маятник.

Я остановился на расстоянии вытянутой руки и посмотрел в его мокрые глаза. Ее дыхание вырывалось рваным фырканьем, челюсти широко раскрылись от напряжения трех языков, вытянутых до предела в противоположных направлениях.

Эта пустота была совсем другой. Она не только была видна всем, но и говорила по-другому. Чувство, которое она вызывала во мне, было другим, другим ключом, каким-то высшим регистром. Пахла по-другому, неорганически, не как на жаркой летней свалке, а как химикаты, хлорка, крысиный яд и что-то похуже.

Я снова заговорил с ней:

— Спи, спи, ублюдок, — надеясь, что смогу прорваться с близкого расстояния, и пока я говорил, я видел, как мышцы пульсируют в темной работе его горла, как будто он пытается ответить.

А потом случилось это. Слышал ли я его ушами или просто мысленно, я не был уверен, но до меня донесся голос, низкий и скользящий, сначала неразборчивый, просто долгое время, ссссссссссс свистящие, который медленно превратились в гласные (пeeeeeeeeee) и наконец, и это, должно быть, в моей голове, потому что у нее нет губ, чтобы сделать звук с, eeeeeep.

«Спи», — сказал она мне.

Она могла говорить.

«Спииииииииииииии», — гудела, но просто отражая меня, вот и все, — но тогда почему у меня так тяжело в голове… почему у меня начали подгибаться колени.

«Спииииииииии…»

Кто ты? Я попытался сказать, но слова не шли. Что ты со мной делаешь?

ээээээээээээээээ

И как только я почувствовал, что вот-вот рухну, почувствовал, как мои ноги уходят из-под меня, маслянистые мускулы ее горла напряглись, запульсировали, а затем оно открылось, чтобы впустить еще один язык, четвертый, который выскочил и схватил меня за шею, прежде чем я успел упасть, — и теперь я висел, едва касаясь пальцами ног земли, не в силах дышать.

Я слышал, как Эмма сказала: «Джейкоб? Что происходит?» — но мое горло было слишком сжато, чтобы ответить, а руки слишком вялые со сна, чтобы махать. Я задыхался, задыхался, и мои друзья не могли видеть, как язык сжимается, сжимается, пока я не подумал, что моя голова лопнет. Моя единственная надежда была на Фиону, на то, что ее связь с корнями может функционировать как продолжение ее собственного тела, что она может чувствовать и видеть сквозь них. Как еще она могла так точно связать ее тремя корнями вокруг трех языков? Поэтому я открыл рот, хотя и не мог говорить, и повернул голову так сильно, как только мог, и укусил жилистый корень, который касался моего лица.

Фиона. Помоги мне. Я складывал слова ртом, языком, произносил их до самого корня.

— Что-то не так, — услышал я голос Хью. Его голос звучал так, словно он был на другом конце плохой телефонной связи.

Свет от пламени Эммы стал ярче. Она приближалась.

— Джейкоб? — Ты в порядке? Отвечай!

Я отчаянно пытался что-то сказать, крикнуть, но слова не шли у меня из горла. Я молился, чтобы мое молчание было достаточным ответом.

А потом язык отпустил меня, соскользнул с шеи и метнулся прочь. Когда я рухнул на землю, она набросилась на Эмму, обхватил ее запястье и прижал пылающую руку к лицу, но она увернулась и зажала ей язык. Пустота взвизгнула. Я попытался пошевелиться, чтобы помочь ей, но все еще хватал ртом воздух, и мое тело наполовину онемело от того, что сделала со мной пустота.

Пока Эмма боролась, я услышала крик Фионы — не от боли, как мне показалось, а от усилия, — и когда ее пронзительный крик заполнил туннель, каждый болтающийся корень напрягся и вытянулся, а затем внезапно сжался, как будто они вернулись в землю над нашими головами.

Корни, связывавшие пустоту, тоже сжались, все сразу и с огромной силой.

Она взвыла. Я был забрызган жгучей жидкостью, в которой быстро узнал кровь.

Ошеломленный, я сел. Три отрезанных языка извивались в грязи передо мной, как угри. Четвертый был сожжен и бесполезен. Пустота была разорвана на части.