Освобождаю руки, ставя на него все содержимое, и беру со столика журнал «Филд и Стим» (прим. пер. — журнал об охоте и рыбалке). Вырвав несколько страниц, я скручиваю их в трубочку и поджигаю конец. Рэйн садится, скрестив ноги, на ковер рядом со мной, старательно пряча майку между ног. В одной руке она держит корн-дог, а в другой — бисквиты.

— Просто, чтобы ты знала… — говорю я, поднося самодельный факел к самому маленькому полену, пока оно не загорается. — У меня больше.

Она хмурит свои тонкие брови, глядя на меня, и когда я перевожу свой взгляд с ее лица на сосиску в тесте, которую она держит в руке, Рэйн разражается смехом.

Черт, мне нравится этот звук.

— Почему у тебя такое хорошее настроение? — Она улыбается, когда я забираю из ее рук нашу еду и кладу на очаг, чтобы разогреть.

— Потому что я собираюсь съесть все это!

И потому, что сейчас никто не пытается меня убить.

И еще потому, что сегодня я буду спать в настоящей кровати.

И потому, что я видел твои сиськи… дважды.

— Все это время я думала, что ты придурок, а оказалось, ты просто был голодным?

— О, я все еще придурок. — Я хватаю бутылку водки с камина и прижимаю ледяное стекло к внешней стороне ее бедра, просто чтобы подчеркнуть свою точку зрения.

— Аааа! Ладно, ладно! Ты все еще придурок! — кричит она, уворачиваясь от бутылки.

Я смеюсь, откручиваю крышку и горлышком отдаю ей честь, затем делаю глоток. Водка плавно стекает вниз по моему горлу, притупляя тяжелые моменты этого дня.

Я протягиваю бутылку Рэйн, но в последнюю секунду отдергиваю ее обратно.

— Только глоток, ладно? Ты сидишь на этом гидро-дерьме, и последнее, что мне нужно, это чтобы тебя стошнило или ты умерла.

Она улыбается, соглашаясь с моим условием, и в моей груди разливается что-то теплое, не имеющее ничего общего ни с огнем в камине, ни с алкоголем. Когда я наблюдаю, как ее веки, трепеща, закрываются, а пухлые розовые губы обхватывают обледеневшее стеклянное горлышко, я чертовски мечтаю о том, чтобы это был я. Любая часть меня. Каждая частичка меня.

— Довольно, — рявкаю я, вырывая бутылку из ее рук.

Она смеется, затем начинает кашлять, прикрывая рот тыльной стороной ладони.

— Господи, как же я ненавижу водку!

— А что еще ты ненавидишь? — спрашиваю я, удивляясь тому, насколько действительно хочу побольше узнать о своем недавно приобретенном ресурсе.

Разрываю пакет с капустой брокколи и кладу его на ковер между нами. Ее рука ныряет внутрь, вытаскивая горсть небольших зеленых овощей.

— Я чертовски голодна, — бормочет она, запихивая один кусочек в рот.

— Ты не ответила на мой вопрос.

Она пожимает плечами.

— Я не знаю… Все? — Она поворачивается и смотрит на огонь, и я замечаю, как радость покидает ее лицо. — Все это. Этот город, кошмары, то, что они заставляют людей делать и ждать своей смерти. Я ненавижу все это.

— Хочешь знать, что я ненавижу? — спрашиваю я, подталкивая ее локтем. — Вообще-то, точнее, кого?

— И кого же? — она хрипит, прочищая горло от нахлынувших эмоций.

— Тома Хэнкса!

— Тома Хэнкса? — Рэйн визжит и пинает меня ногой. — Все любят Тома Хэнкса! Он же самый хороший парень Америки!

— А я считаю, что это чушь собачья, — говорю, наклоняясь вперед, чтобы помешать поленья кочергой. — Это всего лишь притворство. Я на это не куплюсь.

Рэйн фыркает, как поросенок — снова, — отчего начинает смеяться еще сильнее, и я ловлю себя на мысли, что впервые за долгое время мне по-настоящему весело. Достаю один из бисквитов и решаю, что наш ужин уже достаточно разогрелся.

Где-то вдалеке гремит гром, когда я протягиваю Рэйн «член-на-палочке». Она ухмыляется и откусывает самый кончик.

— Ты — варвар, — я съеживаюсь.

Мы оба замолкаем, вдыхая аромат пищи. По мере того, как тянутся минуты, я почти что вижу, как наши мысли оседают на ковре между нами, тяжелые и темные.

Самые грязные — мои.

Мне интересно, сколько мелких придурков из старшей школы засунули свой член в этот идеальный ротик? Сколько из них добивались ее, а сколько — просто воспользовался этой хорошенькой маленькой сучкой. Интересно, чем бы она сейчас занималась, если бы я не вытащил ее из «Бургер Паласа»? Что бы она делала, если бы кошмаров никогда не было? Интересно, вернется ли она к себе домой посреди ночи или проведет ее здесь, вместе со мной?

Набитые едой щеки Рэйн, розовеют, когда она ловит мой пристальный взгляд.

— Что? — спрашивает она в защитном тоне, затем смахивает невидимые крошки со своих губ.

— Я просто пытаюсь тебя понять.

— Удачи. Я уже много лет пытаюсь это сделать. — Она снимает с палочки последний кусочек корн-дога и кладет себе в рот.

— А какая ты была в старших классах?

— Ну, не знаю. — Она пожимает плечами. — Блондинкой.

— Блондинкой? — фыркаю я.

— Это было единственное, в чем я когда-либо была хороша. Быть блондинкой. Быть красивой. Быть идеальным маленьким трофеем. Я не была особо общительной, поэтому большинство людей просто считали меня заносчивой сукой, но я получала хорошие оценки. Я сделала все, чтобы мама гордилась мной. Я встречалась с баскетбольной звездой и каждое воскресенье ходила в церковь. Ну, знаешь, все это дерьмо маленького городка.