Шрифт:
— Ну, я почти уверена, что еще в Берлине он подцепил лобковых вшей. — Рэйн морщит нос и смотрит на меня косым взглядом. — Или это было в Амстердаме?
— Нет, кажется, в Амстердаме он продал свою плазму.
— Точно. — Она усмехается. — И потратил все деньги на трансвестита.
— Это случается с лучшими из нас. — Я пожимаю плечами, вызывая у нее очередной смешок.
— А что за история кроется здесь? — Ее взгляд скользит вниз, к моему локтю.
Я переворачиваю руку, показывая рисунок целиком, и фыркаю от смеха через нос.
— У меня был приятель, который не позволял своему татуировщику и близко приближаться к локтю, потому что где-то услышал, что это самое болезненное место. Поэтому как-то раз мы были вместе в салоне, и пока он набивал татуировку на бицепсе, я нанял другого художника, чтобы он набил мишень прямо на моем локте. Мне просто захотелось побыть мудаком.
Рэйн смеется, и наконец-то улыбка достигает ее глаз.
— Тебе было больно?
— Как суке.
Вода с одежды, лежащей на полу, стекает к моим босым ногам, пока глаза Рэйн пожирают истории, запечатленные на моей коже. Я хотел использовать свое тело, чтобы поиздеваться над ней и подразнить, но вместо этого она читает меня, как открытую книгу. Когда ее взгляд скользит к татуировке, на которой изображен увядающий цветок лилии, я понимаю, что никогда не чувствовал себя более уязвимым.
— А здесь больно? — Она дотрагивается до него кончиком своего холодного пальца и проводит им вниз по стеблю, набитом на моем боку.
— Да. — Я сглатываю. — Каждый гребаный день моей жизни.
Ее брови сходятся вместе, когда она осматривает мою кожу на наличие каких-либо шрамов или отметин. Нежные пальчики скользят по опущенным розовым лепесткам, по одному на каждый месяц ее короткой жизни.
— Лили была моей сестрой. — Я даже не знаю, зачем ей это говорю. Может быть, для того, чтобы она, бл*дь, перестала меня так трогать.
Рэйн поднимает голову, но пальцы не убирает. Вместо этого она прислоняет ладонь к рисунку, закрывая его словно бандаж.
— Мне очень жаль. — В ее больших голубых глазах читается неподдельная искренность, а в голосе слышится боль. И я понимаю, что она не просто мне сочувствует. Она мне соболезнует.
Микроволновая печь снова издает сигнал о готовности, и я не могу быть более благодарным за то, что нас прервали.
— Шоу окончено, — бросаю я через плечо, направляясь к пищащей технике.
Когда открываю дверцу, мое лицо обдает облаком пара. Положив пакет с разогретой капустой брокколи на стол, я разворачиваюсь, чтобы достать из морозилки остальные составляющие нашего ужина.
— Ты же будешь корн-дог?
Я беру упаковку сосисок в кукурузном тесте, пару колбасок и несколько яично-сырных бисквитов. Затем разворачиваюсь к Рэйн и вижу, как широко открыт ее рот, мне сразу хочется что-нибудь в него засунуть. Еда подойдет. Мой язык подошел бы гораздо лучше. Мой член был бы гребаным идеалом.
— Приму это за «да», — ухмыляюсь я.
Она моргает, и все эмоции сходят с ее лица, затем она сгребает кучу мокрой одежды с пола, невольно снова краснея передо мной. Я смеюсь, наблюдая, как она убегает в дальний угол кухни, где находится прачечная.
Возвращая свое внимание к микроволновке, я стараюсь не думать о покалывании, оставшемся на моей коже в том месте, где только что Рэйн касалась меня своими холодными пальчиками. Глухой металлический лязг и жужжащие звуки, доносящиеся из стиральной машины, дают мне понять, что Рэйн вернулась. Она молча становится рядом со мной, наши желудки урчат в унисон, пока мы наблюдаем за тем, как мясные полуфабрикаты вращаются под галогенными лампами.
Затем один громкий раскат грома, сотрясающий стены, останавливает весь процесс. Под яркую вспышку и грохот дом погружается в темноту. Вращение прекращается. И когда-то мигающие цифры на микроволновке исчезают навсегда.
— Дерьмо. — Я открываю дверцу и достаю нашу еду. Она все еще холодная, но, по крайней мере, кажется размороженной.
Через разбитую заднюю дверь в дом врывается поток ветра, заставляя Рэйн вздрогнуть и скрестить руки на груди.
Я собираюсь спросить, есть ли у ее парня камин, но в последний момент останавливаю себя.
— В этом доме есть камин?
Она кивает, глядя на свой корн-дог так, словно это ее любимый член семьи, который подключен к аппарату жизнеобеспечения.
— Все наладится, — поддразниваю я, сжимая ее плечо. За что получаю шлепок по руке.
Черт, как же больно. Я делаю мысленную заметку позже попросить ее снова залатать меня. Пулевое ранение начинает пульсировать, как сумасшедшее.
Схватив зажигалку, брокколи и бутылку водки, я выхожу из кухни вслед за Рэйн, сосредоточив свой взгляд на ее круглой попке, а не на имени, что красуется на ее спине. Гостиная со сводчатым потолком обставлена клетчатой мягкой мебелью и украшена головами животных. Не совсем в моем вкусе, но камин хороший. Он большой, каменный, и внутри лежат настоящие дрова. Это вам не липовый камин с газовой горелкой.