— О, Боже, Уэс, — всхлипываю я, пытаясь засунуть соломенную набивку обратно. — Прости меня. Мне так жаль. — Я возвращаю его голову на место и крепко держу руками, когда понимаю, что его когда-то блестящие каштановые волосы превратились в солому, а кожа — в мешковину.

Земля вновь содрогается.

Я боюсь того, что могу увидеть, но все равно поворачиваю голову. Там, на краю поля, стоят четыре огромных черных коня, из их раздувающихся ноздрей клубится дым, а верхом сидят безликие всадники в плащах. Однако, не похоже, чтобы они нас преследовали, и на мгновение я позволяю себе понадеяться, что, возможно, каким-то образом, это поле недоступно для них. Я вздыхаю с облегчением. Но через секунду из моего горла вырывается крик, когда один из всадников подносит к траве свой пылающий факел.

— Беги! — удается выкрикнуть мне, когда я пытаюсь заставить Уэса двигаться, подталкивая ногами и руками его наполненное соломой тело, но он продолжает стоять, уставившись на траву, как пустое пугало, которым он и является.

Я слезаю с него и тяну за безжизненную руку. Позади него начинает клубиться дым и подниматься к небу пламя, когда слышу, как вдалеке ревет мотоцикл моей мамы.

— Она уезжает! А ты сейчас сгоришь! Ну же, Уэс! Пожалуйста, пойдем со мной!

Слезы застилают мой взор и обжигают щеки, когда я смотрю в неживые пуговичные глаза бездушного человека.

— Все уходят, — бездумно повторяет он. Его набитый соломой мозг не может прислушаться к голосу разума.

Огонь пожирает траву позади Уэса, затемняя небо дымом, когда я начинаю сильнее тянуть его и полностью отрываю его руку. Солома вылетает из разорванного рукава, когда я бросаю ее в огонь и обнимаю его за горящую талию.

— Ты ошибаешься, — всхлипываю я, прижимаясь к его рванной клетчатой рубашке, как раз перед тем, как она вспыхивает пламенем. — Я тебя не оставлю.

Жар опаляет мои руки, но я не отпускаю его.

Пока не просыпаюсь.

Я медленно открываю глаза, ожидая, что сильный жар исчезнет, но этого не происходит. Тело, которое я обнимаю, такое же горячее, как и в моем кошмаре.

— Уэс? — Я принимаю сидячее положение и осматриваюсь.

При свете дня спальня Картера выглядит еще более удручающе, чем прошлой ночью. Открытый шкаф забит спортивным снаряжением, баскетбольными наградами и множеством вешалок для одежды. Пустые ящики комода выдвинуты на беспорядочную длину, напоминая городские небоскребы. А мужчина, с которым я переспала на голом матрасе Картера, спит рядом со мной, свернувшись калачиком, дрожа и обливаясь потом, пока убегает от своих личных всадников.

Мои глаза блуждают по обнаженному телу Уэса. Его лоб покрыт крошечными капельками пота, сильное тело дрожит, несмотря на исходящие от него волны жара, а пулевое ранение выставлено на показ во всем своем кроваво-влажном великолепии.

Вот черт!

Я должна была промыть и перевязать рану, но как обычно, обо всем забыла.

«Вчерашний день так быстро пролетел, — успокаиваю себя я. — Это было настоящее безумие: сначала спущенная шина, потом шторм и этот дом, а затем…»

Чувствую, как вспыхивают мои щеки, а уголки губ приподнимаются, когда в моей голове всплывает воспоминание того, чем еще мы вчера занимались. Как он страстно меня целовал, словно я была его последней едой. Как он обнимал меня и считал это идеальным. Как он изливался в меня, заполняя пустоту, которую я когда-то считала бездонной. Прошлой ночью Уэс показал мне глубины, о которых я и не подозревала, и я с радостью в них утонула.

Вессон.

Моя улыбка становится шире при мысли о его полном имени. Но я не хочу чувствовать себя счастливой из-за того, что сделала. Из-за того, что мы сделали. Я должна ощущать вину и отвращение, потому что изменила единственному парню, которого когда-либо любила… или думала, что люблю… в его собственной постели. Ради всего святого! Но говоря словами Вессона Патрика Паркера…

Да пошли они все!

Картер оставил меня здесь умирать.

Уэс — это единственная причина, по которой я этого больше не хочу.

Я встаю с кровати и, скрестив ноги, сажусь на пол рядом с рюкзаком. Тихонько роюсь, пока не нахожу аптечку первой помощи, которую упаковала накануне днем. В ней оказываются мазь и бинты, но Уэсу нужны антибиотики и, возможно, обезболивающие. Кровавое месиво на его плече выглядит так, будто причиняет больше боли, чем он показывал.

Я вытаскиваю оранжевый пузырек из переднего кармана рюкзака, куда спрятала его, когда переодевалась из своей мокрой одежды. Поднеся его к свету, с удивлением обнаруживаю, как много таблеток у меня еще осталось. Оглядываясь назад, понимаю, что со вчерашнего дня не приняла ни одной таблетки. Мне и не нужно было. Поцелуи Уэса — мой новый наркотик и способ стирания воспоминаний, и, если мне действительно повезет, — а это, скорее всего, не так, — они никогда не закончатся.

Я оставляю пузырек рядом с аптечкой и на цыпочках иду в сторону коридора. Не знаю, почему чувствую необходимость быть такой тихой. Может, потому что не хочу будить Уэса? А может, потому что последние несколько лет старалась не попадаться голой в доме Картера Реншоу?