Проходя через гостиную, я бросаю взгляд на камин и вдруг вспоминаю, что перед сном мы оставили огонь гореть. Но пламя давно погасло, стеклянные двери плотно закрыты. Я улыбаюсь и качаю головой. Уэс — чертов выживальщик. Я должна была догадаться, что посреди ночи он вернется сюда, чтобы обо всем позаботиться.

Очевидно, обязанности бойскаута были не единственным делом, которое он выполнил прошлой ночью. Я захожу на кухню и направляюсь в сторону прачечной, но возвращаюсь назад, понимая, что наша одежда разложена на поверхности мягкой мебели, стола и даже на полу перед камином. Я вспоминаю, как вчера отключилось электричество, и смеюсь, представляя себе голого Уэса, вытаскивающего нашу мокрую одежду из стиральной машины и проклинающего бурю, когда до него дошло, что сушилка в машине не сможет выполнить своего предназначения.

Надеваю клетчатую фланелевую рубашку и рваные черные джинсы, приятно удивляясь тому, насколько они сухие, и складываю остальную одежду в небольшую стопку, помещая сверху, конечно же, гавайскую рубашку Уэса.

Прижимая к груди мятую ткань, я бегаю по дому и поднимаю жалюзи, впуская дневной свет. Затем проверяю шкафчики на наличие антибиотиков, которые нахожу в аптечке и практически в каждом ящике гостевой ванной комнаты.

«Если 23 апреля мы не умрем, то устойчивость к антибиотикам все равно нас погубит. А теперь возьми это».

Я смеюсь, когда в глубине сознания всплывает остроумный комментарий моей мамы, сделанный несколько месяцев назад. Я лечилась от синусита, и она проследила, чтобы я приняла все чертовы антибиотики, которые мне прописали. Она даже наблюдала, как тюремный надзиратель, как я глотаю их.

Внезапное воспоминание стирает веселую ухмылку с моего лица.

Чертова память!

Отмахнувшись от воспоминаний, я бросаю четвертый начатый пузырек с антибиотиками поверх стопки с одеждой и захожу в главную ванную комнату, чтобы открыть здесь жалюзи. Клочок неба, который виднеется поверх сосен, все еще хмурый и серый, но дождь прекратился. Я думаю об этом крошечном чуде, как о проблеске надежды, что сегодня мы сможем найти бомбоубежище.

Мы должны найти его сегодня.

Сегодня — это все, что у нас осталось.

Когда я поворачиваюсь, чтобы пойти проверить Уэса, у меня вырывается крик. Пузырьки с таблетками падают в ванну, гремя, как камушки о керамическую поверхность.

— Черт, — выдыхаю я, прижимая сверток с одеждой к груди. — Ты меня до смерти напугал!

На пороге, загородив выход и прислонившись невредимым плечом к дверному косяку, стоит высокий мускулистый татуированный мужчина.

— Сначала ты меня напугала.

Он совершенно не стыдится своей наготы, но я слишком озабочена его бледным, потным лицом и синеватыми, тяжелыми веками, чтобы оценить открывшийся передо мной вид.

— Один из всадников забрал тебя у меня. Вытащил прямо из моих объятий и… — он замолкает и качает головой, избавляясь от воспоминаний о мучительной судьбе, которую я только что пережила в его кошмаре. — И когда я проснулся, тебя не было рядом.

— Мне очень жаль, — я хмурюсь, убирая стопку одежды на край ванны.

Подхожу и обнимаю такого милого, сонного и голого мужчину. Уэс притягивает меня к себе и целует в макушку, и я вспоминаю, какой он горячий. Очень горячий.

— Я ушла, чтобы найти тебе антибиотики, — бормочу ему в голую грудь.

Его кожа влажная и пахнет потом.

— Я допустила, чтобы в твоей пулевой ране возникло заражение, — произнеся вслух эти слова, чувствую, как на меня наваливается тяжесть вины. — Мне очень жаль, Уэс. Я буду лучше заботиться о тебе, обещаю. Вот, смотри, — я выскальзываю из его объятий и подхожу к ванне, надеясь уйти от разочарованного взгляда, который, как я уверена, он на меня сейчас бросает, — я нашла тебе лекарство.

— Так вот почему я чувствую себя так дерьмово? Думал всему виной водка. — Его шутка обрушивается на меня, как пощечина, заставляя гореть от стыда.

— Да, именно поэтому ты чувствуешь себя дерьмово.

Мои внутренности сжимаются, когда я беру пузырьки с таблетками в руки и начинаю изучать их этикетки. Два из них с антибиотиками «Кефлекс», вместе они смогут составить полный курс. Я подхожу к раковине и начинаю перекладывать таблетки в один пузырек, читаю инструкцию, в общем, делаю все, что угодно, лишь бы не смотреть ему в глаза.

Затем я ловлю себя на мысли, что вместо этого смотрю в открытые, безжизненные глаза двух парней, которые стреляли в Уэса. Передо мной мелькает образ того, как они лежат на земле, видение такое же четкое и ужасающее, как фотография с места преступления. Их застывшие лица, кровь, повсюду разбросанные осколки стекла. Я убила их. Я убила двух мужчин меньше сорока восьми часов назад и с тех пор даже не вспоминала об этом. Я вздрагиваю и крепко зажмуриваюсь, цепляясь за край раковины, пока пытаюсь отогнать от себя эти воспоминания.