На другой день, когда Саня выразил желание меня видеть, Вероня сказала ему (так она мне передала): "Еще тетке этого не хватает!" Я сказала Вероне, что я его видеть не в состоянии - так и просила ему передать.

Вероня старательно готовила Наташе передачи. Когда я предлагала не раз ей деньги на это, она мне сказала, что деньги у нее есть - дал Саня. Как-то Вероня сказала, что та Наташа убеждала Саню, чтобы он думал больше о своей жене, что она сильнее - выдержит!..

А вообще Вероня все твердила: "Тетя Маруся, ведь Саня - писатель. Ведь они разные, совсем разные. Ведь Наташа не любит литературы, она лишь последнее время старалась приобщиться к литературе..."

Я ей говорила: "Что, Вероня, писателю море по колено???"

...Бедная моя мамочка! Слишком поздно для нее, в 80 лет, пришло все это. И не находилось нужных аргументов... Хотя бы один: что не тогда, когда жене перевалило за 50, когда отпраздновано 25-летие супружества, предъявлять своей жене счет, что она недостаточно литературно образованна. Ибо заявлять, что я не люблю литературы, было просто смешно! Примерно так же смешно, как уверять, что я не люблю его самого! А ведь придет время будут утверждать и это!..

Шли дни... Несмотря на ощущение тяжести того, что продолжало давить меня, я стала испытывать и какую-то тихую радость вновь обретенной жизни: хотелось смотреть на улицу, на деревья с опадающими листьями, на лужицы на тротуарах... Может быть, и лекарства делали свое дело и настраивали на согласный лад.

Однажды я проснулась с отчетливым внутренним чувством, что я потеряла право хотеть многого. Ведь добровольно уходя, я теряла все и теряла его навсегда. И шла на это. Смею ли я теперь хотеть многого?.. Так пусть будет мало! совсем мало...

В этом жертвенном состоянии был даже какой-то элемент счастья. У меня было сознание, что вот я достигла той душевной высоты, которая меня превосходила. Значит, я поднята Богом на нее! Как удержаться на ней?.. И я стала об этом... молиться.

Родившееся настроение не уходило, а только укреплялось день ото дня. Я стала делать об этом заметки в тетради. И мало-помалу они вылились в "Молитву", которую я окончательно сформулировала и записала 22 октября.

"М о л и т в а

Господи! Мне боязно верить состоянию, все более и более охватывающему меня. Чувствуется и представляется так, будто поступком своим я погасила всю долго томившую меня горечь, очистила наше прошлое, изгнала из него всю боль, всю тяжесть, смыла всю скверну последних лет.

Уйдя и волею Твоей вернувшись, я вернула себе свое прошлое, но отныне оно стало для меня чистым, обновленным. Все это чистое - снова мое, совсем мое!

Боже! Дай удержать мне на весь остаток жизни то чувство, которого мне так недоставало раньше и которое пришло ко мне сейчас, через небытие, вместе с новым рождением радоваться малому! Вот только что дождик прошел, улицы умылись - как хорошо! Ведь я могла этого уже и не увидеть никогда! И вообще все, хоть чуточку радостное, что ждет меня, будет впредь подарком мне! Я же ото всего сама, сама добровольно отказалась! На что же я могу претендовать? Чего могу требовать от жизни? от него? от Бога? Все, что получу, любой пустяк - уже дар мне! Если увижу его с добрым лицом - радость неизбывная! Потянется с ним ниточка дальше - еще большая радость, еще больший дар!

Боже мой! Боже мой! Сохрани мне это прекрасное чувство, в меня вселившееся! Дай мне во всем хорошем, что ждет меня, видеть только незаслуженные дары Твои! Только дары!"

Не в мозгу, а в душе моей созрело то настроение, которое отразилось в моей "Молитве". Никто из близких, из глубоко сочувствующих мне не был в состоянии своими советами добиться этого. В моей тетрадке сохранились записи тех слов, которые я слышала от близких.

Что понимала в моей драме Надя, которая говорила мне: "Нужно быть гордой!"? Это мне быть гордой? Мне, из которой муж выколачивал гордость, самолюбие, требуя лишь смирения и покорности, которой говорилось: зачеркни свое Я, и ты успокоишься"?..

Гораздо больше понимала все Сусанна Лазаревна. В те дни она написала обо мне стихотворение, записав как-то его мне в тетрадь:

НАТАША

Гонимый ветром палый лист

То взмоет вверх, то канет вниз,

То вдруг прильнет к стеклу чужому

В тоске по брошенному дому,

То мчится над землей остывшей

Не в силах сесть... Он всюду лишний.

– Я бы сама с вами поползла на коленях в "Сеславино", если бы это что-нибудь дало.

Сусанна Лазаревна первая узнала от меня, что я стала другой, на все согласной... Она сказала об этом Веронике. Та, в свою очередь, сказала об этом по телефону Сане. Но тот не склонен был верить. Вероня спросила его все же, сохранит ли он со мной добрые отношения, если я соглашусь на добровольный развод.

– В этом случае - да, - было ответом.

Ему невесело. Оказывается, в тот же вечер, в который я отравилась, вторая Наташа почувствовала себя плохо и ее отвезли в больницу. В газетах продолжаются третирующие статьи. Он продолжает работать над романом, но вид у него, по словам Люши Чуковский, ужасный. Вся премия обернулась ужасом.

По слухам, в Союзе писателей было голосование: пускать или не пускать получать премию. Проголосовали якобы за то, чтобы пустить, а назад - в зависимости от того, что он там скажет...