– Я скажу сестре, чтобы она дала вам таблетку седуксена сейчас, а в 12 часов - само собой...

Проглочены таблетки, как решено. Все силы свои напрягаю, чтобы вернуть себе то свое состояние: умиротворенное, жертвенное, согласное, высокое, до которого не поднялись ни Долли, ни Каренин... А кто поднялся?.. Ничего, пусть я буду первой. Я все равно была попрана. А теперь он оценит... Наградит...

После двух часов ко мне приходит Вероника.

– Он здесь, с врачом, - быстро говорит она мне.
– Волнуется. Что-то выпил. Умоляю, будь на высоте!

Одно сознание, что сейчас увижу его, наполняет радостью, тревожной радостью...

Очень скоро приходит Валерия Михайловна, зовет меня. Она вводит меня в маленькую комнатку. Снаружи было похоже на фотолабораторию, какая-то фанерная пристройка...

И вот мы вдвоем! Какое счастье видеть его! Да еще таким!.. Сколько чувств смешано на его лице, в его глазах, едва ли не заплаканных... Мы сидим друг против друга. Мои руки в его руках.

– Ты не представляешь, какие у нас с тобой будут теперь отношения... Давно нам надо было думать больше друг о друге... Теперь... будем?

– Да... Да...

Не слова были важны. Я видела душу его в его глазах. Я верила ей, в нее. Точно на крыльях поднималась, поднималась все выше.

Я вошла к нему такая слабенькая, чуть ли не шатаясь. А тут силы стали вливаться в меня через его глаза, через голос, через прикосновение его рук... Это было поистине воскрешение.

– Когда же можно тебе выписаться?

– Давай спросим доктора. Возможно, завтра? И я с живостью встаю, выхожу из комнаты, разыскиваю Валерию Михайловну.

– Мы обо всем договорились. Вы можете меня завтра выписать?..

– Могу хоть сейчас.

– Пожалуйста!

– А завтра и в Рязань съездим, - говорит Александр Исаевич.

– Да вы дайте ей хоть день прийти в себя после больницы. У нее здесь постельный режим был, - усовещевала мужа Валерия Михайловна.

Уже и Вероника с нами. Обсуждаем все: у меня в больнице есть даже теплая одежда, только на ноги нет ничего, кроме шерстяных носков и домашних туфелек. Ничего страшного. Можно такси подогнать к самому парадному...

Документы для выписки готовы. Саня идет за такси. Радостно возбужденная, я раздаю соседкам по палате конфеты, фрукты, которые мне, приносили сюда в изобилии. Прощаюсь с ними.

На такси втроем проехали совсем немного. Около метро "Октябрьская" Александр Исаевич вышел.

– Если билеты окажутся, возьму все же на завтра, - говорит он.

Едем дальше вдвоем с Вероникой, едем на Чапаевский.

Мама удивлена. Для нее моя выписка совершенно неожиданна. К тому же я вовсе не кашляю. Так быстро выздоровела от воспаления легких?..

Вскоре позвонил Саня: билеты куплены; просит быть ровно в 8 часов утра в таком-то поезде, таком-то вагоне; хорошо бы, чтоб захватила с собой подлинник брачного свидетельства.

Я на все согласна. Подлинник брачного свидетельства нашего я держала у Нины Викторовны, в своей московской комнате. Значит, надо ехать ночевать туда!

После обеда села за рояль и долго-долго, не отрываясь, играла одну вещь за другой.

Когда я встала, Лилечка, которая умела высидеть за роялем не более 15 минут, сказала:

– Ну и терпение же у вас, тетя Наташа...

Она не угадала. То было не терпение. Уж слишком была переполнена моя душа. Это она хотела выразить себя в музыке.

Силы мои на исходе, но надо ехать.

Хозяйки моей дома не оказалось. Ночевала в пустой квартире...

27 октября, без четверти восемь, я уже на Казанском вокзале. Почтово-товарный ташкентский (опять ташкентский!
– как в 1964 году, когда происходила наша первая личная драма...) поезд. В вагоне сразу увидела Саню, который делал мне знаки. Он занял боковые места у окошка. Снова друг против друга.

...Как давно мы не ездили вместе в дальнем поезде! Всего этого вообще могло уже не быть... И потому все чувствуется как-то предельно глубоко, до краев переполняет меня...

После московских окраин замелькали дачные места. Поцеловала оконное стекло.

– Что ты делаешь? Ведь грязное...

– Я - не стекло, а природу целую; ведь могла никогда не видеть ее больше.

Конечно, муж предусмотрел и занятие на время поездки. Читает - правит главы "Августа четырнадцатого". Несколько рукописных листов дает мне.