Шрифт:
Думая об это, злорадно улыбаюсь. Он заслужил, давно-давно заслужил.
Мы с девочками достаточно подробно обсудили план: то, что он остался в пределах этой комнаты — уверена, щит ставили все вместе. И теперь я могу предаваться грустным мыслям и грезить наяву.
Грёзы уносят в далёкое прошлое. Настолько далекое, что оно уже кажется не моим. Потому что в том далёком прошлом, увидев серебристый тополь на березу озера Мнемозины, я могла спросить Владыку Подземного царства, смело глядя ему в лицо:
«Ты любил её?»
Для того чтобы понять, кем раньше этот тополь — мне достаточно коснуться ветвей. Все растения мира сразу же рассказывают мне свои истории. Это деревце тоже не стало держать секретов от меня. Коснулась — и сразу увидела хрупкую среброволосую нимфу, умевшею так дивно петь о невозможной любви.
«Ты любил её?» — поговорила я вновь, потому первый раз он не ответил мне, глядя куда-то поверх моей головы.
Потом вздохнул, притянул к себе, спрятал лицо в волосах и глухо произнёс:
«Это неважно, важно, только то, что здесь и сейчас для меня существуешь лишь ты».
Я помню, как тепло разливалась по телу от его слов, и отступало тягостное чувство брошенности, измены, которое появилось, едва тронула тот тополь.
Тогда я безоговорочно верила ему.
Трудно было не верить, когда с тобой обращаются так, будто ты — ценнее воздуха: исчезнешь — и станет невозможно дышать.
Да, Аид никогда не говорил мне: «Я люблю тебя». Но этого было и не нужно. Он делал всё, чтобы я чувствовала — любима, необходима, единственная.
Он не врал мне.
Тогда не врал. Я это знаю.
И потому я снова спрашиваю его:
«А если я умру — тоже обратишь в тополь и посадишь у озера памяти?»
Он отвечает раздражённо:
«Не говори глупостей. Ты — Богиня. Ты не можешь умереть. Она была всего лишь нимфой, океанидой, ей было не выжить в Подземном мире и тем более не стать его Владычицей».
«И всё-таки, давай порассуждаем, если бы я умерла… Ты бы превратил меня в дерево?»
Задираю голову, заглядываю в глаза.
Он смотрит открыто, душа нараспашку, и в глубине души безраздельно царю я.
Аид ведёт рукой по контуру моего лица, поддевает подбородок, нежно касается губ и лишь потом говорит:
«Нет, не превратил бы. И не посадил»
Что-то обрывается в душе, летит в самый Тартар, отвожу глаза, чтобы он не заметил набежавших слёз.
Но он, конечно же, замечает. И требует:
«Посмотри на меня!»
Вскидываю голову, задираю нос, глотаю слёзы — да, не буду слабой. Если не хочет помнить меня вечно — пусть.
Он усмехается, немного печально, и как обычно отвечает на непроизнесённое:
«Я хочу быть с тобой вечно. С тобой, а не с деревом, Весна. Мало кто знает, но я могу возвращать жизнь. Я бы воскресил тебя, юную, ничего непомнящую, отнёс бы в Ниссейскую долину, а потом — похитил вновь, чтобы никогда уже не отпускать».
И я улыбаюсь: глупая! Надо же, чего надумала себе! Встаю на цыпочки, тянусь за поцелуем, и получаю его — жадный, поглощающий, утверждающий, что я — самый необходимый элемент в его вселенной. Важнее воздуха, воды, огня.
Да, тогда я верила ему…
А сейчас?
Увы, те злые слова — ты мне надоела — тоже похожи на правду. Мы вместе уже не одно тысячелетие. За это время могла поизноситься даже самая крепкая, самая верная любовь.
Снова накатывает тоска, и слёзы бегут по щекам, мочат подушку. Я не всхлипываю, просто смотрю в потолок пустыми глазами и ёжусь от ледянящего холода, которым вдруг сковывает всё внутри…
Но… является чудо, размораживает меня: маленькая девочка с волосами темнее ночи и глазами, что весенние травы. Она тянет ко мне ручки, нежно шепчет: «Мама!», я обнимаю её и чувствую умиротворение, счастье и благодарность.
Пусть я надоела ему, пусть разлюбил, зато он подарил мне дочь, а через неё — вернул силы, желание бороться, сделал вновь Богиней созидающей.
И за это я готова простить ему всё.
И вообще я больше не могу злиться, обижаться, ненавидеть. И даже Разрушительница внутри меня сидит, как довольная сытая кошка — в позе лотоса, тянет «Оооом», познает дзен.
Улыбаюсь почти счастливо и засыпаю, и в этот раз вижу только то, как мы с малышкой бегаем по лугу, и я учу её плести венки.