— Ты просишь о невозможном, царь. Нет в людском языке слов, чтобы описать столь совершенную красоту.

Аид лишь горько рассмеялся в ответ и отправил поэта на поля асфоделей. Где тот вскоре тоже стал бродить, скорбя и причитая, и совсем разучился писать песни. К тому же — так и не узнал Эвридику в сонме теней, что плавали над теми полями…

Вот таким изменчивым оказался лик той любви, вошедшей в легеды.

Но зато у Персефоны с Аидом появился свой тайный код. Каждый раз, провожая её, он произносил строки из той песни, и когда доходил до слов: «Тебя не стало», Персефона обязательно отвечала:

— Я — богиня, я буду всегда, я буду с тобой.

И действительно возвращалась раз за разом, столетие за столетием…

Только к нему.

_____________________________________

[1] Менады (др. — греч. «безумствующие», «неистовствующие»[1]) — в древнегреческой мифологии спутницы и почитательницы Диониса.

Да, Гермес прав, Аид никогда не клялся мне в любви. Но и не нужны были его клятвы, заверения, слова, вселенная к ногам…

Зачем? У меня и так была любовь, которой завидовали боги.

Что же сделала не так? Когда оступилась?

За что ты наказываешь меня, Владыка?

Сижу, комкаю лист бумаги и не плачу. Больше не плачу, только чёрное отчаяние воет в душе.

Розы «Амнезия» и стихи нашей любви, наш секретный код…

Ты хотел, чтобы я забыла? Чтобы умерла для тебя по-настоящему, да?

Но не на твоих глазах, чтобы не пришлось превращать в тополь или — чего хуже — оживлять… А то пришлось бы выполнять обещанное: нести в Ниссейскую долину и вновь похищать, ведь слово Владыки — непреложный закон.

Я обещала себе больше не чувствовать боли, больше не сожалеть, радоваться тому, что имею. А не получается.

Он ударил, как бог! Наверняка! Пожелал моей смерти!

Это… так больно… Эриниям не снилось!

Но главное я не понимаю — за что? За любовь? За верность? За сына?

Вздыхаю, мну записку и бросаю её на пол.

Не стало меня для тебя — что ж, значит, так тому и быть.

Значит, хватит раскисать и пора становиться сильной.

Вытираю слёзы, иду ванну. Потом — переодеваюсь в удобные джинсы, водолазку и кроссовки, и беру со стола другой листок — план острова, на котором нас держит Гермес. План раздобыла Сешат — её, как меня — растения, слушаются любые письмена. Вот и этот — сам в руку лёг.

Как мы и предполагали ещё в штабе Аида, остров — искусственного происхождения. По сути, это огромный корабль. А значит, как на любом судне, здесь есть командная рубка. Из неё-то и можно вырубить силовое поле, которое делает остров невидимым даже для технологий богов.

Вот туда-то мне и надо. Запоминаю план, а потом уничтожаю его — вместе с запиской Аида. Хорошо, что в комнате предусмотрительно поставлен шредер: Сешат попросила поставить его ещё вчера, когда работала на компьютере.

Итак, мой выход.

Я несколько тысячелетий прожила с тем, кого люди называли «Невидимый» [1]: таиться, беззвучно скользить, прятаться я умею хорошо. Когда-то Аид сам взялся меня тренировать. Когда я поинтересовалась: «Зачем?», резонно заметил, что в Подземном мире всегда стоит быть начеку, и умение появляться будто из неоткуда — весьма нужное качество. Трудно не согласиться с такими доводами.

И вот теперь — крадусь, как заправский шпион. Я умею двигаться быстро-быстро, ни одной камере не засечь. В конце концов, я — богиня, и меня тренировал лучший разведчик Титаномахии. Тренировки, правда, нередко переходили в жаркие поцелуи и не менее горячий секс в самых … не подходящих для этого местах… Но такой «метод преподавания» давал свои плоды: сейчас мне любой ниндзя может позавидовать.

Скольжу, перекатываюсь, пробегаю за пару секунд огромные комнаты — они тянутся-тянутся бесконечной анфиладой.

Но вот и дверь, за которой моя цель.

Оттуда доносится весёлый смех Афродиты:

— … сказки? Серьёзно?

— Представь себе, — мурлыкающим тоном произносит Гермес.

Набрасываю флёр невидимости и проскальзываю в комнату.

Действительно, рубка управления: множество экранов, кнопок, каких-то схем и неведомых мне приборов.

Эх, Загрея бы сюда. Или хотя бы Макарию. Вот бы им где разгуляться. А я в этом ничегошеньки не смыслю.

Вся надежда на тебя, Дит. Жги! — как говорит молодежь.

И Афродита жжёт: удобно устроилась прямо на пульте, между каким-то рычажками. Тонкое серебристое платье с глубоким декольте и длинным разрезом открывает больше, чем скрывает. Впрочем, даже полностью обнажённая, Афродита будет выглядеть не пошло. Такая совершенная красота не нуждается в одеждах.

Тёмно-золотые волосы тяжелой волной падают на узкую спину, серебряные браслеты позвякивают на тонких запястьях.

Будь я мужчиной — слюнями капала бы: Афродита красива абсолютной, космической красотой. Одевать такую красоту — всё равно, что кутать статую. Поэтому она и предпочитает открытые платья.