— Понятно, — вот только непонятно почему я открыто не могу спросить кто такая эта «солнышко».

— Я понимаю, что ты хочешь говорить, о чем угодно, кроме того, о чем ты мне рассказала, но так не получится. Давно болит, это сколько? Примерно.

— Не знаю. Месяцев пять, может чуть больше, — так и хочется сказать, смотря на угрюмое лицо Бестужева «Что, уже не будет все хорошо?», только вместо этого я молчу, наблюдая за тем, как Глеб наклоняется к моему лицу.

— Почему ты так себя не любишь, Соня? Зачем так издеваешься над собой?

— Ты не понимаешь. Это… это… это просто страшно. Я всегда была трусихой, а сейчас особенно. Это все как снежный ком, сознание само все дорисовывает, когда много думаешь. А я делаю это слишком часто. И ты был тогда прав. Я бы вряд ли продолжила карьеру модели, сохрани я все исходные данные при себе, — не знаю, зачем это говорю. Слова сами вырываются из меня. — У меня никогда не было уверенности в себе, а сейчас и подавно. Я слишком остро реагировала на равнодушие Марты. Ждала от нее похвалы во всем, а получала только нравоучения. Наверное, в один из дней я бы все же сорвалась, и закончилось бы все так, как ты мне напророчил.

— Забудь о моих словах, Соня. Просто забудь. Все будет хорошо, — повторяет мне в губы, обжигая горячим дыханием, и сжимает своей ладонью мою руку. — Я сейчас отнесу тебя в твою спальню и вызову врача. Он тебе сделает какое-нибудь обезболивающее, ну или что там надо, я в этом не очень разбираюсь. А на завтра я договорюсь с хорошей клиникой, там тебе проведут все обследования и наз…

— Нет, — прерываю его, накрывая пальцами его губы. — Не надо никого сейчас вызывать. От одной ночи уже ничего не будет. Я не хочу, чтобы кто-то знал.

— В каком смысле? — прекращает меня кружить.

— Мне кажется, все вокруг только порадуются, что у меня что-то не так с головой. А если узнают, что там рак и подавно.

— Прекрати говорить глупости. И выкинь из головы эту ерунду о раке, — зло бросает Глеб, направляясь к лестнице. — Обними меня.

Обвиваю его шею руками и закрываю глаза. Через несколько секунд я оказываюсь на лежаке, а рядом со мной стоит все тот же Глеб и подает мне полотенце.

— Снимай сорочку. Обернешься полотенцем.

— В смысле? У меня под ней ничего нет, ну кроме трусов.

— И что?

— Я там голая, вот что.

— Иногда ты меня удивляешь, Соня, — проводит полотенцем по моим ногам. Другим начинает вытирать мокрые волосы. — Ты хоть и бывшая, но модель. За столько лет не привыкла раздеваться перед камерой?

— У меня нет ни одной фотографии в стиле ню. И если я рекламировала белье, это не значит, что я перед кем-то щеголяла голой, — обиженно бросаю я.

— А давай для разнообразия мы не будем ссориться. И я не кто-то. Передо мной можно и раздеться, — резко подхватывает меня на руки и несет к выходу. Я же вновь утыкаюсь в плечо, крепко обняв его за шею.

— И все же, почему от тебя пахнет мятой?

— Я же вроде как ее ел. А вообще — это всего лишь туалетная вода.

— Раньше от тебя пахло по-другому. Мне нравится этот запах.

— Это афродизиак, я специально им облился, чтобы ты пускала на меня слюни.

— Шутишь? — чуть отстранюсь от него, заглядывая глаза.

— Ну, тебе же удобнее думать, что это правда. Так проще оправдать внезапную тягу к бородатому дядьке.

— Я тебя так не называла, — от чего-то становится смешно.

— Но примерно так и думаешь.

— Глеб, ты что здесь делаешь? — резко поворачиваю голову на папин голос. Бестужев же чуть приостанавливается. — А что вы…Соня?

— И тебе доброй ночи, Виктор. Мы совершали свадебный обряд в воде. Иван Купала профукали, вот сейчас порезвились вдоволь. Жди скоро внуков от любимой дочки.

Папиного ответа Глеб не дождался. Молча продолжил свой путь. Я же, выглядывая из объятий Бестужева, смотрела на папу и почему-то испытывала непреодолимое желание показать ему язык. Наверное, мозг окончательно помахал мне рукой.

— Дежавю. Ты мокрая и снова на постели, — невесело произносит Глеб, как только укладывает меня на кровать.

— Ну не такая уж и мокрая, — прикрываюсь полотенцем. Смотрю на него и хочется смеяться. Ну уж очень непривычно видеть его почти обнаженным, в одних мокрых трусах.

— Я на минут десять отойду, — громко произносит Глеб, забирая свою одежду. — Кое-что решу. Что тебе подать?

— Ничего, — хватаю его за руку. — Можно Варя останется со мной, пожалуйста. Мне она очень нужна. Она не виновата в том, что я никому ничего не говорила.