Шрифт:
— Больно?
Он протяжно прохрипел:
— Не-е-ет, не останавливайся… Умоляю…
Внутри все затрепетало от его слов. Я поцеловала кожу под шрамом, вдыхая едва ощутимый аромат свежести и осени. Он пах невероятно. Я не удержалась и лизнула чуточку солоноватую кожу. Дима снова застонал и прижал мою голову к животу. Ему нравится… Неужели, мои неумелые ласки ему нравятся?
Как могла нежно, я оставила дорожку поцелуев на розоватом шраме. Он цеплялся о губы и пах сладкой тягучей болью. Как горячее вино со специями. Но вино густое, будто кровь. Я дышала его болью, чувствуя, как она придает мне сил справиться со всем, что грядет.
Дима путался пальцами в моих волосах и прижимал к своему животу, прерывисто постанывая. Его голос царапал нервы, заставляя меня дрожать и покрываться испариной.
Я жадно целовала его шрам. Никак не могла насытиться. Оставляла влажные следы на коже, захватывая ее зубами и задевая языком. Волоски царапали мои губы, но это было самое сладкое ощущение, какое я только испытывала.
Внутри все горело от потребности прикоснуться к нему языком везде. Напитаться его болью, одиночеством и тоской.
— На-а-астя… моя… Какая же ты сладкая…
Эхо жутких голосов разнеслось над руинами. Я вздрогнула и оторвалась от Димы. Но он снова прижал меня к себе, словно защищая.
— Пора-а-а… Времени больше не-е-ет…
Я бешено вертела головой, пытаясь понять… Пугала! Монстры с горящими глазами и вышитыми кровавыми нитками ртами, смотрели прямо на нас.
— За тобо-о-ой иду-у-ут… Просыпа-а-айся…
Я знала, что они говорят это не мне, а Диме. Он… в опасности?
Наши взгляды встретились.
Он смотрел на меня с нежностью и тоской.
— Прости… кажется, мне нужно идти…
— Какой же ты дурак! Просыпайся немедленно!
— Еще немного… рядом с тобой…
Он гладил мои щеки и губы, глядя так, как мечтает, наверное, каждая женщина, чтобы на нее смотрел любимый мужчина. Только Дима никогда не должен узнать, что он мой ЛЮБИМЫЙ.
— Ты должен идти, глупый! – Я ударила его в плечо, но он лишь улыбнулся.
— Что ты нашла? – Он кивнул на печь.
Я снова вытащила книгу и прижала к Диминой груди.
— Книга. Забери ее. Ты разберешься. Но прошу: уходи…
Пугала сужали круг. Их глаза горели ослепительно ярко. От ветра их одежда трепетала, и казалось, что они бросаются на нас.
— Просни-и-ись… Будет по-о-оздно…
Я встала на цыпочки и вцепилась в волосы Димы:
— Просыпайся! Немедленно! – Что-то заставило меня вонзить ногти в его грудь. Напротив сердца.
Дима поморщился, и я ощутила его боль. Острые ядовитые стрелы.
В следующую же секунду что-то громко загрохотало, и я проснулась.
Глава 18. Настя
Следующие несколько дней я пыталась убедить себя в том, что это был всего лишь сон.
Каждую минуту я твердила себе, что увиденное – просто проделки моего воображения. Люди не могут встречаться и беседовать во снах! Но и превращаться в кошек они тоже не умеют.
А еще мне не давал покоя вопрос, заданный Димой, когда мы пытались общаться. Он спросил, видела ли я сон? Вдруг, наши разговоры и все то, что происходило только в моем сознании, на самом деле – реально? Что если мы действительно могли видеть одно и то же? Разговаривали, виделись, но думали, что спим.
Я и хотела, чтобы это было правдой, и одновременно боялась даже больше, чем остаться кошкой навсегда. Это был наш единственный способ общаться. Общаться нормально. Я могла делать все, чего мне так хотелось и прикрывать это сновидением. Но если они реальны, то Дима был в опасности!
Те жуткие пугала предупреждали, что ему грозит какая-то беда.
Каждый день, рискуя попасться, я выбиралась из своего укрытия и ходила подслушивать телефонные звонки и разговоры Диминых родителей. Я надеялась, что от него будут хоть какие-то новости! Должен же он позвонить домой в случае чего.
Но все услышанные мной разговоры сводились к одному: к поиску подходящей для Димы невесты. Нина Павловна без устали обзванивала своих многочисленных подруг, методично выясняя достоинства и недостатки их дочерей. У нее даже список был!
В один из дней я не выдержала. Тоска по Диме и неизвестность довели меня до невменяемого состояния. Я почти не спала – Нина Павловна не оставляла попыток выследить меня и вышвырнуть из дома. Еды, естественно, мне никто не давал, и приходилось ночью пробираться на кухню, чтобы стащить хоть что-то.