Я замираю, будто попала в храм. Тут неуместны никакие слова и жесты, только величественная музыка и молитвенный шёпот.

Даже не замечаю, как уходит Айгуль.

Встаю, хожу по комнате, любуюсь своими портретами.

У Валерия явный талант, отточенная техника.

Интересно, почему он зарыл в землю такой дар? Почему, будучи одарённым художником, подался в бандиты?

Мои размышления прерывает обеспокоенная Айгуль:

— Там…Там… Валерия Евгеньевича принесли…

Принесли?

Бросаюсь вниз по лестнице. И действительно двое ребят тащат окровавленного Валеру.

Бегу за ними следом.

Идиот! Зачем так подставился?

Хороший мой…

Его укладывают на кровать, и я принимаюсь обтирать красивое любимое лицо, которое сейчас в гематомах и ссадинах…

У меня дрожат пальцы… В глазах стынут слёзы...

А он — глупый — зовёт меня ангелом и молится мне…

— Валера! Валера! — окликаю его, стараюсь прорваться сквозь марево, что застилает сейчас его сознание. — Я Инга! Вернись ко мне!

Ангел…О, милый, это так для меня много! Не возлагай такую ответственность на мои плечи.

Я — твоя девочка. Помнишь? Та, которую ты нёс на руках. Та, которую ты рисуешь.

Сжимаю его крепкую большую ладонь, роняю на него слёзы. И словно в сказке — он пробуждается ото сна. Взгляд серых глаз становится осмысленным, руки сжимаются в кулаки.

Он возмущён.

— Инга?! Что ты здесь делаешь?

— Ты… я думала, нужна помощь…

— Я велел тебе сидеть и ждать!

— Я не игрушка, которую можно посадить, и она останется на своём месте!

Валерий фыркает и отворачивается.

— Я не нуждаюсь в твоей помощи, — грубо и зло бросает мне. — Не кисейная барышня, чтобы из-за пары царапин в постели валятся.

— Конечно, не барышня, — в тон ему ехидничаю я. — И я могу уйти. Этого хочешь?

Я встаю, порываясь покинуть комнату заносчивого гордеца, но он хватает меня за руку, дёргает на себя, и я падаю на его широкую твёрдую грудь.

Он тут же кладёт свою большую ладонь мне на поясницу, ещё теснее прижимая к себе.

Собственник, улыбаюсь про себя.

— Куда собралась? — хрипит он. — Я тебя не отпускал.

— Не отпускай, — говорю я, прикрывая глаза от блаженства.

Мне так хорошо. Так правильно. Ощущать жар его большого сильного тела. Быть с ним.

Чуть приподнимаюсь, заглядываю в лицо, тону в светлых омутах глаз.

Он такой красивый! Даже сейчас, в царапинах и ранах.

Тянусь выше, касаюсь губами губ и…попадаю в плен.

Мои запястья нежно перехвачены, а поцелуй… он становится сумасшедшим.

Мы с трудом отрываемся друг от друга.

Теперь он нависает надо мной, почти вдавив в постель. Но мне приятно ощущать тяжесть мужского тела. Приятно быть хрупкой рядом с ним. И я хочу, чтобы он не боялся…

— …показывать мне свою слабость. Я знаю, какой ты сильный. Но ты — человек. Люди болеют, бывают слабы…Это нормально.

— Нельзя! — мотает он головой. — Показать слабость в нашем мире — дать своре повод растерзать себя.

— Но со мной же можно, — возражаю я.

Валерий снова переворачивается на спину, увлекая меня за собой. Я, видимо, задеваю ушиб, потому что он шумно выпускает воздух сквозь зубы, но ни малейшего стона не издаёт.

— И с тобой — нельзя. Тебя я должен защищать.

Ничего не говорю, просто обнимаю и прижимаюсь крепче. Веду пальцем по литым мышцам, с наслаждением ощущая гладкость кожи. Натыкаюсь на полоски шрамов. Трогаю бережно, будто они болят до сих пор, как свежие раны.

— Расскажешь? — спрашиваю, поглаживая очередной рубец.

— Нет, — ожидаемо отвечает Валерий, — пусть прошлое остаётся в прошлом. Не будем его тревожить.

— Хорошо, — миролюбиво соглашаюсь я, — тогда расскажи о себе. Где ты учился, умник мой?

Он хмыкает:

— Таки прям твой.

Я смущаюсь, он целует в макушку и вздыхает:

— Да нечего мне рассказывать. Ты перед родителями превознесла меня до небес. А у меня даже школьного аттестата нет.

— Что? — приподнимаюсь и заглядываю ему в лицо. — Как такое может быть?

— Очень просто — для того ремесла, что отец мне выбрал, образование не нужно.

— Но откуда же всё это — ты в импрессионизме разбираешься лучше меня!

Он смеётся:

— Кто-то прогуливал лекции?