Шрифт:
Моя умная девочка всё понимает, кивает и спрашивает грустно:
— И что же теперь делать?
— Предлагаю такой вариант, — провожу носом по щёчке, вдыхая цветочный аромат, который всегда окутывает мою девочку, — на открытие выставки я пойду с тобой…
Договорить не получается, потому что Инга радостно взвизгивает и кидается мне на шею:
— Ура! Я так хотела пойти с тобой!
Замираю.
И что, это снова правда? Она не стесняется меня. Хочет появляться со мной в обществе?
О таком я и мечтать не смел.
Но не удерживаюсь от лёгкого подкола:
— А ничего, что потом все будут говорить: вот шалава — за одного вышла, а с другим спит?
Она ведёт пальчиком по моей скуле:
— А пусть… Спишем на зависть…
— Именно, — охотно соглашаюсь я, и припадаю к её губам, как к источнику живительной влаги.
Инга отвечает нежно и искренне.
И её искренность, открытость, доверчивость ещё сильнее покоряют меня, привязывают, приручают.
Когда мы всё-таки отрываемся друг от друга и позволяем друг другу нормально дышать, Инга, слегка покраснев и невинно хлопая ресничками, говорит:
— Ты поможешь мне с презентацией?..
Мне хочется даже не смеяться, ржать в голос. Чувствую себя ботаном, у которого просит списать первая красавица школы. Это дивное ощущение!
Сощуриваюсь, говорю нарочито строго:
— Ой, не я твой профессор.
— Ооо!.. — тянет Инга, томно закатывая глаза: — Если бы у меня был такой профессор, как ты, я бы не пропускала ни одной лекции. И ещё бы и на внеурочные занятия напрашивалась.
Хмыкаю: по-моему, вотпрямщаз мы потешили эротические фантазии друг друга.
— Кажется, студентка… — приостанавливаюсь, так как не знаю её девичьей фамилии…
— Василевская, — подсказывает она и ёрзает у меня на коленях от предвкушения.
— Итак, Василевская, мне придётся назначить вам взыскание.
— Строгое, Валерий Евгеньевич? — закусывает она губку.
Что ты творишь, маленькая шалунья? Зачем дразнишься? Я же щадить тебя не собираюсь…
— Очень, Василевская, очень, — говорю я, поднимаюсь, ссаживаю на пол и подаю руку.
Она доверчиво вкладывает в мою ладонь маленькие пальчики.
Веду её в кабинет, и когда закрываю дверь, оборачиваясь к ней, вижу, как она тяжело дышит, щёчки раскраснелись, глаза горят.
И это сочетание невинности и порока срывает мне крышу. Хватаю её, сажаю на стол, на котором мысленно уже столь раз поимел её, раздвигаю стройные ножки, нависаю над ней, выдыхая в лицо.
— Вы готовы к взысканию, Василевская? — сжимаю в кулаке хвостик каштановых волос, чуть оттягиваю голову назад и целую шею…
— О да, мой профессор! — стонет она и кладёт мне руки на плечи.
Ну всё, Белль, ты нарвалась! Пощады не жди!
Но Белль лишь нежнее обнимает своё Чудовище…
Глава 13
ИНГА
И снова всё повторяется. Только в этот раз он ведёт меня не из кабинета, а в кабинет. Но моя ладонь в его — большой, сильной, шероховатой — по-прежнему ощущается удивительно правильно.
Больше нет страха, разъедающей боли, отчаяния. Наоборот, в крови бурлит адреналин.
…прощаю сразу же, как просьба о прощении слетает с его губ.
Просто Валерий так смотрит на меня, что не простить нельзя. Потому что он сейчас совсем без панциря, без масок, с душой нараспашку.
Он ждёт моего ответа, затаив дыхание. И я физически ощущаю, как в нём клокочет отчаяние.
Не простить сейчас значило бы ввергнуть его в пучину разрушения и ненависти к себе.
А он этого явно не заслуживает.
Ведь сейчас так нежно, так отчаянно обнимает меня и прижимает к себе.
Мне не нужны ответные признания — я и так знаю, что значу для него куда больше, чем он хочет показать.
Но он всё-таки признаётся и говорит такие слова, от которых замирает душа:
— Ты — бесценное сокровище. Смысл жизни. Воздух. Ты — моя уязвимость.
Сегодня он позволяет себе быть уязвимым. Стоять передо мной на коленях. Только моим. Только — со мной.
Моё домашнее Чудовище.
После наших объятий и поцелуев мне хочется немного пошалить, чтобы закрепить эффект, растянуть удовольствие — находиться рядом с любимым. И я сама затеваю игру в профессора и студентку, и Валерий охотно подхватывает её.