— Когда?

Паэгле отвела светлую прядь с лица.

— Вчера.

— И сказала ему, что возвращаешься раньше?

— Сказала.

— Ну вот! — Даша хлопнула в ладоши. — Вот тебе и доказательство: ты предупредила его, что вернешься раньше, потому он и не пришел.

— Не знаю, не уверена. Кроме того, я приехала сегодня, а прийти он должен был вчера.

— А ты уточнила, когда именно собираешься приехать?

— Не помню.

— Вот именно. Он просто перестраховался. Возможно, если бы ты ему не позвонила, у меня уже были бы доказательства.

Юлька мрачно растирала пальцы.

— Повторяю: твои умозаключения меня мало интересуют, мне нужны стопроцентные доказательства.

— Но...

— У тебя есть еще что сказать по существу?

— Нет, но...

— Тогда позволь мне заняться делом и займись чем-нибудь полезным сама. — Паэгле продолжила разбирать вещи.

Пожав плечами, Даша уже хотела сообщить, что никакой работой она больше заниматься не собирается, а вовсе даже наоборот — собирается домой, как вдруг вспомнила о неожиданном визите их бывшей одноклассницы.

— Кстати, забыла сказать. Юркевич заходила. Как всегда, с истерикой.

Паэгле вздрогнула, как будто ее ударили.

— Что ей было надо? — глухо спросила она, не поднимая лица от чемодана.

— Ты не поверишь, но на этот раз она рыдала по поводу своей беременности. Представляешь?..

— По поводу чего? — Юлька медленно подняла чуть затуманившийся взгляд.

— Беременная она, а...

— Чушь.

— В каком смысле? — удивилась Даша.

— Они не могут иметь детей. — Тонкие пальцы чуть подрагивали. — Это все ее фантазии.

— Но она сказала, что ее муж лечился...

— Нельзя лечить руку, которой нет, — резко бросила Юлька.

— Ты это в каком смысле? — опешила Даша. Перед глазами возникла вполне конкретная картина.

Паэгле это поняла.

— Не в том, в каком тебе представилось. Все, что касается возможностей ее мужа, безнадежно. К сожалению.

Странно, но Даша готова была поклясться, что слова «к сожалению» Юлька произнесла без всякого сожаления. В принципе это объяснимо, Паэгле всегда презирала Юркевич и, судя по всему, перенесла свое отношение и на ее мужа. Но только непонятно, зачем тогда Дианка сюда ходит? Какой бы тупой она ни была, за двадцать лет можно бы догадаться, что здесь ее не шибко любят.

— А чего это она к тебе ходит? — не удержалась от вопроса Даша.

— Надеется на чудо, наверное.

— На какое?

— Слушай, Рыжая, я очень устала, а мне еще надо много что сделать, давай перенесем все разговоры на завтра. И постарайся больше меня не тревожить. Лучше займись делом.

— Что значит — займись делом? — недовольно осведомилась Даша. — Я все дела уже закончила. Рыб отравил Валикбеев, других идей у меня нет и не будет.

— А ты все-таки постарайся.

— Что? Родить другие идеи?

— Получить доказательства.

— Слушай, Юль, — Даша старалась быть терпеливой, — ты всегда была разумным человеком. Даже слишком разумным. Но сейчас, извини, в твоих мозгах что-то разладилось. Я, кажется, тебе все популярно объяснила: ни Пантелеев, ни Истомин не изъявили желания попасть в квартиру в твое отсутствие, Истомин хотел купить мальков, но это и понятно, Пантелеев же вообще не проявил к рыбам никакого интереса. Из троих один только Валик-беев вел себя неадекватно. Под надуманным предлогом он хотел проникнуть в твой дом, потом резко передумал, теперь уже ясно почему... Чего тебе еще нужно?

— Доказательств. Надежных, стопроцентных доказательств.

— Зачем? — Даша прищурилась. — В суд на него подашь?

— Нет.

— Пристрелишь?

— Не говори глупости.

— Тогда какого черта...

— Выражайся прилично, — оборвала ее Паэгле, — и постарайся уяснить одну простую вещь: я плачу — я выставляю требования. Когда будет наоборот, тогда и будешь качать права.

Даша смотрела на бывшую одноклассницу тяжелым взглядом. То, что легко прощалось в школе, становилось абсолютно недопустимым в зрелом возрасте. И человеку с высшим образованием следовало бы об этом знать.

— Знаешь что, Юля, — раздельно произнесла она, — иди-ка ты в жопу. И деньги свои можешь засунуть туда же. Я прилетела только потому, что хотела помочь, а ты ведешь себя, как обыкновенная свинья.

Громко хлопнув дверью, она отправилась в свой чулан собирать вещи.

Машина медленно тащилась в пробке на Садовом. Даша тупо смотрела в окно, она была просто убита. Нет, ей не было жалко потраченного времени и уж тем более денег, в самое сердце ее ранила человеческая неблагодарность. Пусть для Паэгле она никогда не была подругой, но все-таки человеком, с которым бок о бок прошли десять не самых плохих лет жизни... Ведь она приехала по первому зову, а с ней обошлись, словно с мусорным ведром. Как можно так поступать? Едва сдерживая слезы, Даша упивалась обидой, ей было ужасно жалко себя. Обида переживалась тем острее, что ее давно уже никто не обижал: в Праге она вела уединенный образ жизни — ни друзей, ни любовников у нее не было, следовательно, и обижать было некому, а немногочисленные знакомые в основном были людьми спокойными, солидными, и встречались они только для того, чтобы сходить в театр или в ресторан, и никаких претензий, разумеется, при этом друг к другу не предъявляли.