Кэсс нашла пальцами мою ладонь. Удивительно, но мне стало легче.

Конечно, я не мог рассказать ей всего.

Как рассказывать про месяцы адской борьбы, когда мы с Ларисой стали седеть? Про обманчивое время надежды (болезнь тогда вроде бы отступила) — и новый кошмар, ещё хуже предыдущих? Про безысходность и желание уже не проснуться?..

О таком говорят в фильмах, а в жизни молчат. Настоящее горе словами не выразишь.

Но об одном рассказать следовало: о том, почему я взял из вещдоков опикрафол. О том, почему развёлся с Ларисой (точнее — она со мной). Я знал, что если промолчу, Кэсс ни о чём меня не спросит, но это путь в никуда: незаданные вопросы — мины замедленного действия… Их лучше сразу обезвредить.

Поэтому я произнёс:

— Когда стало ясно, что надежды уже нет, я подключил Ваньку к ВИРТУСу. Ему нельзя было, а я всё равно подключил…

Я боялся, что Кэсс от меня отстранится — но она прижалась плотнее.

Она всё поняла…

— Оставался всего месяц… — продолжал я. — Даже с обезболиванием и снотворным это был бы месяц мучений. Поэтому я взял тот чёртов опикрафол и…

— Клим, не нужно… — прошептала Кэсс. — Не оправдывайся…

Но я должен был закончить:

— Лариса тогда в больницу слегла — сдали нервы… А сиделку я выгнал, чтобы не помешала. И мы с ним два дня играли… Он не помнил, что болеет: вообще забыл про реал… думал, всё вокруг взаправду. Всего–то полтаблетки понадобилось…

Кэсс молчала, но осуждения в её молчании не было: только боль. Моя боль, которую она разделяла.

— Там была одна игра — межсегментарная… — я невольно улыбнулся, но даже безумец не счёл бы ту улыбку весёлой. — Надо было пройти квест в семи разных сегментах: выполнить семь заданий и узнать семь цифр. Нам с Ванькой дали мел и деревянную скрижаль — якобы из храма какой–то богини: на той скрижали мы цифры записывали. Если бы записали все семь, нам открылся бы какой–то секрет. Но мы дошли только до пятой…

Я осёкся, однако нашёл в себе силы продолжить:

— Из–за ВИРТУСа ухудшилось кровоснабжение в поражённом участке мозга. Я знал, что так будет… пошёл на это осознанно, понимаешь? Да и сейчас бы пошёл… — голос мой дрогнул, но я сказал правду: жестокая правильность того выбора у меня сомнений не вызывала. — Мой сын прожил меньше, чем мог бы прожить, но он не страдал. Он играл и был счастлив… Играл до последнего…

Я умолк, а Кэсс гладила мои волосы. Пульсар беспардонно лил на нас синеву.

Через какое–то время я снова заговорил:

— Мне дали условный срок: не за опикрафол — я ведь вернул большую часть таблеток, а за Ваньку… Лариса подала на развод. Она ни в чём меня не винит, но жить вместе мы уже не смогли, — прижимая к себе Кэсс, я полушёпотом признался: — Потом я пил почти полгода — даже продал оставленную дедом квартиру. А ещё вымещал в виртуальности свою злость: заходил в те сегменты, где кровь льётся рекой, и пачками крошил монстров — будто они в чём–то виноваты… Шёл туда, где можно драться, и бил всех подряд, пока не избивали меня. Думаю, это стало зависимостью, как спиртное… Но одна зависимость спасла меня от другой — потому что без игр я бы спился окончательно, — мои губы скривились в мрачной усмешке. — А в один прекрасный день я кое–что понял. Это случилось, когда я взглянул на свои статы. Раньше–то я их не открывал — они меня вообще не заботили. А тут открыл… И обнаружил, что они офигенно высокие. А я ведь и цели такой не ставил! Тогда–то я и осознал, что увлёкся — или подсел… и что играю я теперь больше, чем пью. Ну а когда кончились деньги, занялся менторством… правда, сначала всего в двух сегментах: в тех, что хорошо знал. Вот так всё и завертелось, — вдохнув запах волос, щекотавших мне шею, я закончил: — Мне не нужен реал, Кэсс… разве что из–за кухни с ванной. Мой реал здесь — как и твой…

Я замолчал, и мы вновь лежали в тишине.

Зная, что в «Дворге» идёт перестрелка и путь к Триумфальной арке закрыт, мы с Кэсс ещё час оставались в Убежище. Но стоило ли расстраиваться? — нам ведь было, чем заняться…

Потом я ненадолго покинул ВИРТУС: принял душ, переоделся. По очевидной (пусть и деликатной) причине виртуальный секс причинял вполне реальные неудобства… А модным девайсом для ВИРТУС-интима я не пользуюсь: пусть меня сочтут консерватором, но один его вид внушает мне ужас.

Покончив с досадными мелочами, я опять сел в гейм–кресло. Кэсс к тому времени задремала. Подумав, я открыл мессенджер и послал ей записку:

«Я в «Дворге», вернусь через 20 мин.»

Из Убежища я вышел туда же, откуда в него вошёл — на перекрёсток с эстакадой, где мы с Кэсс целовались.

Тут ничего не изменилось: покорёженный велик, ржавеющий джип, маленькое мёртвое тело. Слева горбился светофор, рядом лежал оборванный провод. Магазин за дорогой был мрачен и пуст — под стать голым, уродливо тощим деревьям.

Никогда не любил постапокалипсис…

Под несмолкавшую стрельбу (а та всё ещё звучала) я опять сел на бордюр.

Участников перестрелки, похоже, прибавилось, причём в ход уже пошла артиллерия. То и дело гремели взрывы. Пулемёт на их фоне звучал трещоткой, льстиво вторившей барабанам.

Я даже озадачился: что это — война кварталов? Но как Взломщик её спровоцировал?

Впрочем, задаваться следовало иным вопросом: как теперь дойти до куклы?

Сидя на бордюре, я думал.

Банды энписи не могут воевать вечно: непорядок почти сразу заметят админы. Уже должны были заметить… И принять меры.