Федя, как ни старался, понимал далеко не всё. Ясно было только одно — что этот «Старик» не бомбист и бомбистов вроде как даже осуждает. И призывает, значит, агитировать и пропагандировать, несмотря на запреты.

— Не могу согласиться с тобой, Старик, — возразил вдруг другой голос, куда сильнее и звучнее, властный и гордый. — БОСР[1], конечно, это вещь в себе, не подчиняются никому, даже ЦК собственной партии. Но дело они делают большое. Террор, товарищи — острейшее оружие партии, не только печать. Просто им надо уметь пользоваться. Взрывать эшелоны, дорогой Старик, было, как ты выражаешься, «архиверно». Это же лейб-гвардия, товарищи. Семеновский полк. Самые верные царские сатрапы и палачи. Надо вести правильную агитацию, Старик, как говорится, добрым словом и пистолетом. Пусть знают, что нельзя выполнять преступные приказы, нельзя стрелять в народ — возмездие настигнет неотвратимо!

Одобрительный шум.

Федю скрутило от ярости. «Сатрапы», значит?! «Палачи»?! А Верка, как она может это слушать?!

…И сестра словно ощутила этот его гнев. Во всяком случае, голос её звучал холодно и твёрдо, без малейшего смущения.

— Я согласна со Стариком, дорогой товарищ Лев. Солдаты и офицеры честно служат России. Их так учили, что Россия — это царь. И взрывать даже гвардейские полки — преступно! Отвратительно!

[1] Боевая Организация Социалистов-Революционеров — террористическая организация партии эсеров. Её боевиками осуществлены убийства видных государственных и военных деятелей России, в том числе министров внутренних дел Д.С.Сипягина и В.К. фон Плеве, а также великого князя Сергея Александровича; всего же в реальной истории ими совершено было 263 террористических акта, в результате которых погибли 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, 7 адмиралов и генералов, не считая нижних чинов полиции и армии, агентов Охранного отделения и просто случайных лиц.

— Семеновский полк, деточка, — с мерзкой усмешечкой в голосе сказал невидимый «товарищ Лев», — участвовал в подавлении народных восстаний девятьсот пятого года.

— В предотвращении погромов он участвовал, — ничуть не смутилась Вера. — В разгоне пьяных толп, разбивавших лавки на рынке, избивавших и убивавших всех, кто под руку подворачивался.

— Откуда такая уверенность, деточка?

— Вы же речь о Елисаветинском погроме ведете, дорогой товарищ Лев? Да? Или нет?

— Ну, да, и что?

— Ничего. Я там была. И всё видела своими глазами. Наша гимназия прямо у рыночной площади стояла, где всё и случилось. А от Семеновского полка квартировал у нас тогда полубатальон, все армейские части убыли в Маньчжурию. Вот этот полубатальон порядок и наводил, после того как в полицейский участок две бомбы бросили, почти тридцать городовых разом погибло…

— Вы что же это, деточка — жалеть слуг кровавого режима вздумали? — насмехался Лев.

— Тихо, Лев, тихо, — вступил тот, кого называли «Стариком». — Успокойся. Я, кстати, с товагищем Вегой совегшенно согласен. Надо налаживать связи с агмией, не исключая и гвагдии, а не гвать их всяческими подгывами, пгостите за тавтологию…

— Прошу внимания, — вдруг сказал кто-то новый и все разом стихли. — Прошу внимания, товарищи.

И все замолчали, даже «Старик» и Лев.

— Вы, товарищи, совершенно неправильно оцениваете ситуацию, — продолжал этот голос. — Царский режим сумел стабилизировать ситуацию после неудачных и разрозненных народных выступлений 1905 года, которые, как совершенно правильно заметила товарищ Вера, в южных губерниях зачастую выливались просто в еврейские погромы. Премьер Столыпин жесткими мерами подавил «беспорядки», как они это называют; и, надо признать, он действует решительно. Самое главное — земля переходит в руки тех, кто её обрабатывает. Вот вы, товарищ Лев — вы знаете, сколько десятин каждый год выкупается Крестьянским банком и перепродаётся им земледельцам — в ссудном порядке, а ссуды или беспроцентные, или процент символический?..

— Товагищ Бывалый совегшенно пгавильно подняв вопгос! Я, кстати, ещё ганьше в своей габоте «Газвитие…»

— Погодите, товарищ Старик, — бесцеремонно перебил его говоривший. — Ваши заслуги никем не оспариваются. Но речь сейчас о другом. Царское правительство действует очень энергично, пытается обмануть или подкупить верхушку слоя квалифицированных рабочих, «рабочую аристократию»; ударными темпами создаёт слой мелких собственников в деревне, хуторян-отрубников, кулаков-мироедов…

— Пгостите, но кулак-мигоед это несколько иное! — опять перебил Старик. — Это не пгосто мелкие хозяйчики, это сельские гостовщики, обирающие односельчан посгедством непомегных пгоцентов; поэтому ошибкой было бы думать…

— Думать вообще порой бывает ошибкой, — ядовито перебил тот, кого назвали «Бывалым». — Особенно слишком много. Ещё немного — и перед нами встанет угроза упустить столичный пролетариат. Необходимо усилить работу и среди квалифицированных рабочих, но главным образом — среди новичков, среди мелких ремесленников и их подручных, среди приказчиков, грузчиков, возчиков, плотников, каменщиков, подсобников, маляров, прочих, занятых в строительстве — они получают куда меньше индустриальных. Эсеры, кстати, этим заняты уже очень активно. И расшатывают ситуацию. Помните сентябрьский инцидент сразу после подрыва гвардейского эшелона? Чья это была работа? — Чернова[1] и Спиридоновой[2]. Они вывели людей. А вы? Почему вы бездействовали?

— Мы не бездействовали! — возмутился Лев. — Но это выступление было обречено на провал, мирные манифестации…

— Мирная манифестация была расстреляна царскими сатрапами, — непререкаемо сказал Бывалый. — Это надо было использовать. А так весь пар ушёл в свисток. Поэтому я хочу сказать, что расшатывание режима должно идти непрерывно, по всем направлениям, не исключая и акты возмездия по отношению к наиболее запятнавшими себя кровавыми преступлениями слугам царизма!..

— Но, позвольте, позвольте!.. — возмутился тут Старик, и они заспорили; в распрю включались новые и новые голоса, и Федор перестал слушать. Сидел ни жив, ни мёртв, чувствуя, что мир, его мир обрушился разом в пропасть и перестал существовать.