Я шел по Большой Садовой мимо витрин различного толка магазинов, на улице было жарко и пыльно, наивно думая: “Вот, если бы сейчас произошло красивое и для всех полезное чудо!”

Иду – быстро, сталкиваюсь со встречными людьми (видимо, некоторые из них приехали из провинции, не умеют толком ходить по перенаселенным улицам, толкнув друг друга, они вряд ли говорят “извините” или “простите”.

Я талантливо создаю на своем лице надменность, и увеличиваю шаг.

Иду по улице, продолжая размышлять, и мне чудится, что я заблудился, и не просто, а потерял себя.

Город, улица, люди, здания, транспорт – геометрически однозначное пространство. Что я здесь делаю, почему я здесь, а ни где-нибудь еще, вдали от всего этого?..

И снова я оказался в море Божественной и Бескрайней Пустоты… В море – суть которого нечто безграничное..

Я не знаю, где Вы сейчас Все: близкие, знакомые, друзья, враги, первая любовь, но кто-нибудь из Вас, задумайтесь о том, что Ваша плоть становится полупрозрачной, все мысли стекают на Землю, как струйки дождя, как падающие умирающие птицы…

Дышать нечем, я задыхаюсь, и ухожу…

“И пусть красота будет надо мной. Пусть красота будет подо мной. Пусть красота будет за мной. Пусть красота будет вокруг меня…”.

***

"… И посланы были Творцом Небесным архангелы Рафаил, Гавриил, Михаил оглядеть Красоту Земли: всё ли хорошо на свете, как и в первый день, когда был сотворен этот мир.

Первым вернулся Рафаил пред Оком Господним и молвил:

– Чудное Солнце всё то же, и светит ярко и далеко, как в день первый. Да восславится имя Твоё, Господи, в созерцании сотворимого Тобой дня!

Вторым явился Гавриил и молвил Господу:

– Совершает Земля свой круговой путь, и день сменяет ночь. Море бьется в скалистые берега, и вечным движением сфер уносимы в пространстве моря и земная твердь.

Третьим отвечал Михаил:

– Зашумит ветер, завоет ураган,

Засверкает молния, ударит гром –

Всё вокруг связано чередой.

И восхитились, и восславили архангелы Господа Бога:

– Гимн ангелов в созерцании творения Твоего! А оно прекрасно, как в первый день.

Но тут явился, не запылился, пред Господом властитель тьмы, падший ангел, прозванный Мефистофелем, и проговорил:

– Вы спрашиваете, Ваша Милость, о течении дел, вот я и среди Ваших слуг пришел сказать о делах. Простите, что не умею быть велеречивым, но высокие слова мои на смех бы Вас навели, будь Вы смешливы. Не умею я толковать о мирах и Солнце, да и что мне до них! Вот люди маются – вижу. Земной бог, человек, всё так же дивен, как в первый день! – Мефистофель произнес эти слова, слегка подделав голос архангелов, и покосился в их сторону со злорадным смешком. – Человеку было бы малость легче, не будь у него этой видимости небесного света, – черт постучал пальцем по своей голове, – так зовет человек свой разум, при помощи которого такой бывает скотиной, что никакому скоту за ним не угнаться. Ах да простит меня Ваша Милость! Ваше творение – человек – чем не кузнечик?! Взлетает, скачет на лету, свиристит, как заводной, свою старую песенку. Добро бы прыгал себе в траве, ан нет – во всякую дрянь сует свой противный нос! – черт подпрыгнул слегка, показал, как тычется человек.

Поднял взор свой Господь:

– Всё? Нечего сказать тебе, кроме жалоб. Так ли плохо на Земле, как ты говоришь?

– Так, – отвечал Мефистофель. – Плохо! Людям тяжко. Поддал бы им горя, да печалюсь.

– А знаешь ли Фауста? – спросил

Бог.

– Доктора?

– Слугу моего!

Мефистофель завертелся на месте и завздыхал:

– Еще бы не знать! Он служит Вам, но дивным манером! Такой, знаете ли, безумец! От земного ни сыт не бывает, ни пьян. Вечно тянется взглядом в дали. На Земле ему – счастье чтоб было до неба, а с неба – звезды ему стащи! Ничем не доволен – ни тем, что глаз видит, ни тем, что рука держит.

Господь посмотрел на воинство свое, на Мефистофеля.

– Да, есть пока в его служении путаница, но Я выведу его к свету. Садоводу знать, когда дереву зеленеть, когда цветом покрываться, а когда плодоносить, – сказал Господь Мефистофелю, но как бы и архангелам, которые напряженно вслушивались в разговор.

– Что тут спорить! Спорить нечего!

– задорно выкрикнул Мефистофель и зашептал, зашептал Господу на ухо, словно от архангелов можно было хоть что-нибудь скрыть. – Он потерян для Вас, потерян! Истинное слово! Вы только кивните, и я его на свою улочку переведу, в свой переулочек, да! Втихую, право слово! Втихую!

– Пока Фауст на Земле жив, – твердо сказал Господь, – нет тебе на него запрета! – повернувшись к архангелам, добавил: – Не безгрешен стремящийся!

И слова Господни отозвались громом.

Мефистофель руками всплеснул, ножкой шаркнул – изобразил суету, и затрещал:

– Примите благодарность мою, Ваша Милость! Устал я от мертвецов! То ли дело полненькие щечки! Разве с трупом сравнишь?! С живым человечком – как кошка с мышкой! – черт взвизгнул, прыгнул, ручки потер, и широко раскрыл, смеясь, красную пасть, будто язык архангелам показал.