– Он твой?

– В том-то и дело. Был бы чужой, я с ним и не связывалась бы никогда.

– Мы отвлеклись, - напомнила я.

– Да, ты права. Переверзев Андрей Андреевич. Старший мастер сборочного цеха. Там, как я поняла, кузова собирают. Вместе с ним попал на завод по распределению. Свидетель защиты. Кстати, единственный человек, который присутствовал при одном из разговоров между Кипарисовым и Соболевым.

– Это тот человек, которого Кипарисов надул?
– решила уточнить я.

– Именно он.

– А в чем там было дело?

– Соболев - начальник ведомственной охраны, к сведению. Кипарисов рекомендовал ему выгодное дельце, что-то связанное с мошенничеством по службе. Выгодный контракт на стороне, так что все "левые" денежки задержались бы у Кипарисова. Проблема вся была в том, что Соболев хочет разобраться с Кипарисовым, но боится сам загреметь в места не столь отдаленные. Потому и врет постоянно и что-то невразумительное лепечет иногда. Тяжело, в общем.

– Да уж, нелегко тебе с такими, - посочувствовала я, - Хорошо, что отозвали.

– Теперь я и сама начинаю радоваться помаленьку. Не то, что раньше.

– Что там с остальными?

– Да, интересная деталь. В качестве свидетеля обвинения могла бы быть по всем статьям вызвана Надежда Лайме. Не думаю, правда, что она что-нибудь бы сказала, но чисто психологический эффект был бы недурен.

– Это точно. По какому поводу ты ее собиралась приводить на заседание?

– Ей кое-что было известно о готовящейся махинации. А когда Кипарисов провернул дело и не соизволил вознаградить Соболева, она присутствовала за дверью при памятном скандале между этими двумя людьми.

– Значит Соболев пришел выяснять отношения прямо в его кабинет?

– Именно так. Ор стоял ужасный, как уверяют затесавшиеся в этот момент в приемную свидетели, в частности сам Горьков, у которого было какое-то малозначительное дельце к обвиняемому. Понятное дело, что он тотчас же забыл о нем.

– Это точно. Значит есть версия...

– Увы, нет, - Стеклова угадала мои мысли.
– К несчастью для тебя. Кипарисов заимел где-то железное алиби не то, что на случай возможной проверки его месторасположения, так еще и против своей возможной причастности к заказному убийству Лайме. К нему не подкопаешься.

– Очень жаль. Что, никаких шансов.

– Абсолютно никаких.

– Досадно, право слово. Не знаю, что и сказать.

– У тебя есть кто-нибудь на примете?
– внезапно поинтересовалась Стеклова.

– В том то и дело, что нет. Вот может быть Полянский позвонит, что-то прояснит.

– Понятно. Тогда желаю удачи.

Лена отключилась. Я же сделала еще несколько заметок в порядком поистрепавшейся записной книжке.

Через пару часов позвонил Полянский. Увы, его данные были точным повторением стекловских и ровным счетом ничего нового мне не дали.

– Ну ты не огорчайся, Жанна, - в завершении сказал он.
– Уж что-нибудь мы обязательно обнаружим. Честное пионерское.

– Хотелось бы верить.

– Мне тоже. Ладно, шучу. Не буду доводить своими остротами тебя до нервного срыва.

– Да уж не надо, пожалуйста.

– Еще позвоню, если что.

Он отключился.

Полистав свою записную книжку, я бросила это занятие. Дело странным образом становилось то проще, то сложнее. Сейчас следовал новый виток. И конца этому видно не было.

ЧАСТЬ ДЕВЯТАЯ

Вечером, как раз перед тем, как лечь спать, я еще и еще раз прикидывала возможные варианты происшедшего почти месяц назад события. С тех пор дело сдвигалось немало раз, но верен ли был этот путь - я не знала. Пока не знала. Да и подвижки происходили в самых разных направлениях, а какой из них был верным? Ответа на свой вопрос пока я не получила.

Надежда, по крайней мере, еще оставалась. Я чувствовала, что дело это не заглохло. Оно, как подсказывала мне интуиция, постепенно продолжало свое тайное развитие. И как только оно выйдет тем или иным образом на поверхность, это даст толчок и моим изысканиям. А пока я не могла ничего изобрести, сколько не старалась.

Поэтому приходилось только ждать. А тогда я уж смогу уцепиться за увиденное, услышанное, прочитанное и распутать новую ниточку. На сей раз до конца. И мне даже не пришло в голову, что я могу и не заметить этого события, или неправильно его истолковать. Да, надежда действительно умирает последней.

С этими душеспасительными мыслями я и заснула.

Ночью мне снились какие-то жуткие сны, липкие и непонятные. Помню, что ворочалась с боку на бок, поминутно просыпаясь. А утром, часа в четыре, меня выбросил из кровати настойчивый телефонный звонок. Я с трудом разлепила заспанные глаза, медленно приходя в себя и недоумевая, кому в голову пришла мысль звонить в такую рань. И в тоже время чувствовала, что вести будут недобрые. Евгения Петровна наконец-то подняла трубку, остановив поток звона.