Чайки горланили. Рита встала, закрыла окно, повернулась ко мне и сказала:

– Очень поучительная история.

На подбородке у нее засох желток, но даже в таком виде она выглядела решительно.

– Хорошо, я пойду в этот клуб, если ты так хочешь, но на этом всё. Слышишь? Вам придется от меня отстать, – сказала она.

2

Вечером мы собирались в клуб. Я спросила Риту, есть ли у нее шорты. В ответ Рита состроила кислую мину, пришлось уточнить, знает ли она, что такое шорты. Она вспыхнула:

– Я что, по-твоему, в лесу выросла?

– Нет, конечно. Где бы ты так испортила зрение?

– А у тебя плечи сгорели, и облезешь ты некрасиво!

Мы поддевали друг друга, но, как бы ни ерничала Рита, о флирте я знала больше. Пришлось ей ко мне прислушаться. Да, между откровенной одеждой и откровенным флиртом тонкая грань. Я знаю, о чем говорю. Флиртовать можно по-разному. Можно быть игривой или таинственной, тонкой и как бы утомленно-полусонной. Но штука в том, что в ночных клубах это не работает. Там знают один вид флирта – открытую атаку. Потому преподноси себя соответствующе. Даже не сомневайся, все получится. Спину выпрями, плечи разверни, грудь вперед.

Она молчала, только нервно сглатывала слюну. Мы обрезали ее джинсы и нашли самую короткую, облегающую маечку. У Риты оказалась неплохая фигура. Но лицо и «луковица» на голове выглядели печально. Я предложила ей постричь волосы, в свободной художественной манере. Эта дурочка сбежала в ванную и закрылась на крючок. Зато после усталых пререканий обула босоножки вместо первых кроссовок Майкла Джордана.

Мы вышли вечером. У соседнего дома на скамейке сидела любопытная старушка в розовом платье, с живым цветком на шляпке и читала газету, этакая интеллигентная бабушка Барби. Рита одернула шорты. Старушка мило улыбнулась:

– Риточка, гулять пошла? Будь осторожна, – и показала нам объявление в газете. – Опять пропала собачка, уже второе объявление за последний месяц. Я считаю, в городе завелся маньяк.

Мы сели в пустой автобус и тут же прилипли к сиденьям. Наши плечи и ноги соприкасались, отчего стало еще жарче. Я поймала масленый взгляд водителя, который годился нам в дедушки.

– А я из школы ушла, – сказала я Рите.

Она не сдержала удивленного возгласа:

– Как это? Сама ушла?

– Ага. Вот отец и разозлился.

Она нахмурилась, о чем-то задумавшись. Через миг на ее лице отразилась догадка:

– Значит, он выгнал тебя из дома за то, что ты бросила школу?

– Ну… Примерно так и было.

– И чем же ты собираешься заниматься? – глаза, уменьшенные линзами очков, смотрели с испугом и каким-то благоговением.

Водитель резко затормозил, две женщины у выхода едва успели схватиться за поручни и разразились бранью. Водитель хохотнул, посмотрел на меня в зеркало и пригладил мокрые волосы ладонью. Я сказала:

– Хочу стать сценаристом.

Она изумилась еще больше, даже отодвинулась от меня. Я снова перешла на иронию:

– Когда-то я писала пьесы для школьного театра. Для таких спектаклей главное, чтобы было много героев и куча женских ролей, мальчики в наш театр не шли. Ах да, никакого вампирского порно, радиоактивных трупов и прочих спорных моментов… Вообще-то, я хочу работать в кино.

Рита замолчала. Она долго думала, чем бы удивить меня в ответ. Наконец, вспомнила:

– А я, когда родилась, была двадцатитысячным жителем города, к нам целую неделю ходили журналисты, даже по телевизору показывали.

– Да ты знаменитость! – сказала я, едва сдерживая смех.

– Брось, – отмахнулась она.

– Серьезно.

Мы помолчали, и я сказала:

– Круто.

– Что? – спросила она.

– Мы прошли с тобой тест.

– Опять? Ты опять ставила надо мной опыты? – возмутилась Рита.

– Это тест на гендерное равенство, как в западном кино. Если два женских персонажа говорят о чем-то, кроме мужчин, значит, фильм прошел тест на гендерное равенство, – объяснила я.

Рита усмехнулась. Мы ехали по ее городку, и она рассказывала о скудных достопримечательностях Старой Бухты, пытаясь быть остроумной, что-то вроде: «Этот парк очень популярен, особенно среди эксгибиционистов». Там – рынок, где когда-то торговали два легендарных вьетнамца. О, это были гении торговли. Они изображали глухих. Если кто-то хотел купить у них костюм, один вьетнамец делал вид, будто забыл цену, и кричал другому: сколько стоит замечательный «Адидас»? Второй кричал: триста! Тогда первый оборачивался к покупателю и говорил: сто. Покупатель спешил рассчитаться с глухим продавцом. Вьетнамцы тихо хихикали, довольные театрализованным представлением. Вот какими искусными обманщиками славен наш городок, качала головой Рита. Я удивлялась: что это ее прорвало?

Когда мы очутились в темноте, среди зарослей акации, она не унывала и продолжала острить: «У наших автобусов одна неприятная особенность – никогда не останавливаются там, где тебе нужно». Я поняла, что Рита пытается подражать мне, а еще – она на взводе от страха.

Минут пятнадцать мы искали клуб на побережье. Рита растерялась среди летних баров и магазинчиков с мутными окнами, откуда неслись музыка, смех, крики. Пришлось нам спрашивать дорогу. Клуб «Старая Бухта», вытянутое здание с террасой, нависшей над водой, вызывал воспоминания о старомодных речных трамвайчиках. По морю вокруг летали цветные всполохи. Кто-то плясал на террасе. Из кухни доносились аппетитные запахи. Вокруг скопилось столько народу и машин, будто все местные таксисты на просьбу: «Везите меня куда-нибудь, где будет весело!», не сговариваясь, мчали в плавучий клуб. Хороший знак! Только вход в этот рай преграждал охранник. Он взглянул поверх нас и не произнес ни слова, повел головой, что означало «Девочки, быстро домой и баиньки». Нас уже теснили сзади, но я не уходила, а сказала охраннику тоном заговорщика: