За дверью стало еще тише. Она забыла, как дышать.

– Подумаешь, потеряла туфлю. Зато ты отчаянная. А я люблю смелых девчонок, – закончил Оскар.

Уму непостижимо, как легко ему удалось добиться ответа. Щелкнула задвижка. Рита появилась из кабинки бледная, но с достоинством.

Внутри клуб «Старая Бухта» напоминал зверинец – такое же волнующее, вульгарное место, запруженное взведенными телами, всюду фырканье, визги, плотные запахи. Динамики ревели. Барная стойка переливалась огнями. Мы просачивались в душной тесноте. Кто-то прохрипел мне в ухо:

– Твоя красивая. Моя увезти твоя на остров Таити.

Все, что только можно желать для первого бала Наташи Ростовой, – подумала я, искоса поглядывая на Риту. Оскар раздобыл нам коктейли. Рита выпила залпом. Мы с Оскаром посмотрели друг на друга.

– Кажется, твоей подружке надо расслабиться, – прокричал блондинчик, и фраза эта, и пальцы колечком были из попсового американского кино.

– Еще, если можно, – сказала Рита.

Сладкие коктейли – сплошное коварство, от них быстро раскисаешь, но Рита этого не знала. Должно быть, решила, что ее угощают компотом. Оскар только подмигнул мне.

Мы устроились за барной стойкой. Бармен, парень лет двадцати с внешностью атлета на греческой вазе, не отправил нас баиньки. После трех коктейлей я захотела танцевать. Рита вцепилась одной рукой в сиденье высокого табурета, другой – в край стойки, словно я собиралась волочь ее на танцпол силой. Ну тебя, в няньки не нанималась. Кажется, я сказала это вслух.

Музыка играла неважная, что-то из рейва конца девяностых, когда ди-джей еще не появился на свет, но народ был веселый. Оскар говорил и говорил, я кивала не слыша. Его зубы в улыбке отсвечивали голубым. Я плясала, как только что искупавшаяся молодая Сезария Эвора со старых видео Невы. Оскар начал меня целовать, и я уже не чувствовала привкуса алкоголя. Он танцевал, качая бедрами и закатывая глаза с одинаково чрезмерной амплитудой. Мне стало бы стыдно за него, если б не завистливые взгляды девчонок вокруг. Рита сидела у стойки. Толпа держала нас с Оскаром на одном месте напротив нее, и она глазела на блондинчика не отрываясь. Когда в музыке возникла пауза, Оскар взял меня за руку, куда-то поволок. Голова кружилась. Звуки вокруг были похожи на те, что издает зажеванная кассетная пленка в древнем магнитофоне. Однажды я нашла такой у Невы и развлекалась, пока пленка не лопнула. Нева обожала всякое старье.

Оскар тащил и тащил меня куда-то, вокруг стало темно и до странного тихо. Там, в этой теплой, пахнущей морем темноте, его руки оказались на моем животе. Оскар шумно дышал, навалившись на меня, прижав всем телом к скрипучим балкам. Язык его был толстым и неповоротливым, я начала мягко уворачиваться. От поцелуев Оскара кожа стала липкой, мне захотелось сейчас же оттолкнуть его и прыгнуть в прохладные волны, смыть с себя его следы. Он слегка отстранился и сказал:

– Ты чудо, крошка.

– Сделаешь кое-что для меня? – спросила я, пока он был так податлив.

– Все что угодно!

– Рита, – сказала я.

Он попытался сфокусировать взгляд на моем лице.

– Нет, ты серьезно? Хочешь, чтобы я с ней…

– Ага.

– Опять, – он отпустил меня. – Не понимаю. Ты что, хочешь от меня избавиться?

Теперь он смотрел обиженно. Я погладила его по щеке и сказала:

– Это просто игра. Неужели ты не понимаешь? Ее дом! Целое лето видеть море в окно. Без мам и пап, без квартирных хозяек, без придирок и нравоучений. Я точно знаю, что ее мать сейчас за тридевять земель и до сентября Рита одна. Одна в целом доме! И я хочу остаться там. Ты – мой счастливый билетик на секретный спот, Оскарчик!

Я обняла его, прижалась к груди. Он сказал:

– Ты номер один, Ламбада. Но чо-окнутая.

Я снова рассмеялась. Оскар стал целовать меня, нетерпеливо, с требовательностью, которая вызывает ответную страсть, если ты влюблена, а если не влюблена – одну скуку. На танцпол мы вернулись, пошатываясь. Кто-то нас толкал, мы кого-то толкали. Музыка взрывалась в голове, грозя скоро превратиться в невыносимую боль. Во рту стало сухо. Оскар снова полез целоваться, на меня наползало отвращение. Хорошо знаю это состояние. Я поискала глазами Риту. Она так и сидела у стойки, сгорбившись, и улыбалась с усилием.

– Рита, пошли танцевать, – сказала я.

– Отстань, мажорка! – ответила Рита и потянулась к бармену. – Спасите меня от нее! Я не знаю, откуда она свалилась на мою голову.

– Делайте что хотите, – сказала я бармену, – но больше ей не наливайте.

– Да и вам хватит, Ламбада, – сказал бармен. – У вас шорты расстегнуты.

– Рита, пошли танцевать, – запоздалым эхом откликнулся Оскар, и она медленно сползла с табурета, как змея на звук волшебной дудочки.

Остаток ночи мы танцевали, правда, без особого воодушевления. Рита плохо владела своим телом, будто слишком быстро выросла и еще не научилась управлять конечностями, такими длинными и оттого чужими. Весь ее танец был попеременным выбрасыванием этих чужих, нерасторопных рук и ног. Она смотрела в пол и сама стыдилась своих движений. Когда музыка закончилась, мы вернулись к стойке. Я лежала на плече Оскара, он гладил меня по волосам, по плечам и что-то бубнил в ухо. Кажется, рассказывал, что учится на программиста.

– Отлично, будешь программировать микроволновки, – отвечала я.

Он бубнил и бубнил, что в Питере мы можем снять комнату и жить вместе, он может подрабатывать вечерами. Это будет славно. Всегда вместе. Я не сразу сообразила, что речь идет обо мне, о нас с ним. Уткнулась в его плечо и смеялась так, что на его майке осталось мокрое пятно. Рита прислушивалась к разговору, но не могла ничего расслышать. На ее шее темнели свежие царапины. Чем больше она чесалась, тем, кажется, сильнее становился зуд.