Я делаю звонок.

– Открой дверь, Тая Гинц. Твой злой серый волк пришёл.

Сдавленный смешок. Через томительную минуту – щелчок замка. Я стремительно врываюсь в коридор, а она тут же приникает ко мне всем телом. Руки на затылке смыкает. Пальцами просеивает волосы и тут же находит злосчастную шишку. Как я и думал: попробуй что-нибудь скрой от неё.

– Я злюсь, – предупреждаю сразу.

– Я знаю, – кивает она. – А я тревожусь, – очерчивает пальчиками гематому. – О тебе по новостному каналу рассказывали.

Закрываю глаза и считаю до десяти. А потом до двадцати. Вот чёрт. Интересно, в каких кустах сидел этот журналюга, что поведал миру о сегодняшнем происшествии? Наверное, пас нас от клиники.

– Идите уже в бабушкину комнату, – машет небрежно рукой Альберт, мать его, Викторович. Словно назойливых мух гоняет. – Ваш шёпот не даёт мне сосредоточиться.

Интересно, зачем он сосредотачивается на ночь глядя. Но сейчас ни спрашивать, ни задирать его нет ни малейшего желания.

Тая ведёт меня за руку, и я мужественно дожидаюсь, когда за мной закрывается дверь.

– Тая! – рычу я, и тут же палец жены ложится мне на губы.

– Не ругайся. Я всё расскажу. И в ответ хочу того же. Кажется, надо собрать семейный совет.

– Дай мне время, – вместо того, чтобы отругать её, я начинаю торговаться. – Мне нужно немного времени, чтобы закончить кое-какие дела.

Она смотрит на меня внимательно и качает головой. Тянет к кровати.

– Сегодня ты будешь меня слушаться, – заявляет моя наглая жена. – Не ты у нас властный господин, а я твоя очень смелая госпожа.

– Зарвавшаяся, хочешь сказать? – бормочу я, пока она гладит меня по груди и подталкивает к белеющей в полутьме простыни.

– Не спорь. Хоть немного позволь мне поверховодить.

От её слов – мурашки по телу. От её голоса – низкого и гортанного, пожар в груди. Многострадальный мозг сразу же услужливо рисует картины её верховодства. Да, я бы хотел видеть её сверху. Раскованной амазонкой, что покоряет бесконечные прерии моего тела.

– Ложись, Эдгар Гинц, – мягкий коварный приказ. Жёсткий доминант внутри меня протестует, а тело содрогается, предвкушая, как моя жена будет меня э-э-э… объезжать.

Но она пристраивается рядом. Кладёт голову мне на грудь. Ухом к сердцу. Волосы её рассыпались мягким тяжёлым шёлком.

– Я мечтала об этом весь день, – вздыхает. – Прикоснуться к тебе.

Я молчу. А она неспешно, как лесной ручей среди валунов, журчит о сегодняшнем дне. О тётке. О каком-то слишком красивом Феде. И я не могу сосредоточиться на её рассказе, дурея от её близости, запаха её волос и тела. Потом медленно до меня начинает доходить смысл её слов.

– И эти идиоты не пошли за тобой? Бросили тебя одну?

– Они проводили меня до дверей тёткиной квартиры. И, думаю, видели Федю. Но, мне кажется, они не в курсе, что тётка моя – одинокая женщина. Может, подумали, что Федя – её муж.

– Тая, я сделал запрос о тебе и твоих родителях. Я ничего не забыл. Не знаю, почему ты постоянно стремишься всё сделать самостоятельно. Мы без конца твердим о доверии друг к другу, и ты бесконечное число раз делаешь всё, чтобы… заставить меня ощутить себя ослом, беспомощным идиотом, который не способен ни защитить свою семью, ни решить некоторые проблемы. Для тебя они – высокая стена. Для меня – дверь с ключом. Неужели трудно немного подождать?

Я снова злюсь, и от меня несёт холодом.

– Трудно, – вздыхает Тая. – Очень сложно сидеть на месте, сложив руки. Дома я хоть занята была. Детьми, кухней, тем, что ждала тебя с работы. А сейчас я точно как Рапунцель в башне с единственным окошком. Мне казалось, что тётка может рассказать нечто интересное. Я ошиблась. Она то ли не помнит, то ли действительно почти ничего не знает.

– А возможно, не хочет делиться информацией, – перебираю я Таины волосы. – Я приставлю человека наблюдать за ней и этим альфонсом.

– Думаешь, он просто любитель окучивать старушек ради выгоды? – поднимает Тая голову и заглядывает мне в глаза. Тону в её взгляде. Губы горят – так хочется её поцеловать.

– Думаю, что тебе не нужно играть в шпиона. Я всё узнаю. Мы всё узнаем. Вопрос времени.

– Эдгар, я как будто в тёмную комнату попала. Иду на ощупь и ничего не понимаю. Знаю лишь, чувствую: что-то нехорошее происходит. А ты молчишь. И нет терпения ждать. Хочется хоть чем-то помочь.

– Ты можешь мне помочь, – провожу пальцем по её губам. Горячие и сухие. Как и у меня. Она с готовностью ждёт. Наверное, полна энтузиазма. – Твоя основная помощь – не мешать. Не светиться. Отсидеться у своего сумасшедшего художника.