В общем, я запуталась. В таком вот состоянии плюхнулась рядом с Альбертом на заднее сиденье машины.

– Тайна, ты в порядке? – Аль по лицу ловит моё настроение.

– Поехали! – командую. Мне бы сейчас подальше куда. Хочу домой, к Эдгару и детям. К доброй Идее под крыло. Готовить что-нибудь простое и вкусное. Вместо этого мы едем по городу. Хочется быстрее и ветер лицом ловить, но тут не покомандуешь: тот, что за рулём ведёт машину по-черепашьи. – Я в порядке, – отвечаю Альберту. При охранниках я всё равно ничего не поведаю. Да и нет ничего такого, что не подождёт, пока мы не окажемся без свидетелей.

Я, наверное, морально истощена. Мне почему-то кажется, что я попала в гадюшник, где много-много ядовитых змей. Очень много вопросов, что растут, как грибы после дождя, и пока ни одного ответа. А ещё – ощущение тупика.

– Что будем делать? – спрашивает меня Аль, как только мы выходим из машины возле его дома.

– Падать на дно и не отсвечивать, – говорю я со всей серьёзностью и ныряю в спасительную темноту подъезда. Аль хмыкает у меня за спиной. Пусть. Иногда приятно побыть слабой и беспомощной женщиной. Дать возможность мужчинам поиграть в опасные игры, а самой посидеть у окна, выглядывая своего принца, что обязательно вернётся домой с победой. Убьёт Змея Горыныча и вернётся. Нужно только дождаться.

Она откликается, как только проходит первый гудок.

– Эдгар.

– Тая, – выдыхаю её имя, и становится неудобно от того, как услужливо поднимает голову мой член, словно приветствует её, салютует, готов дёрнуться и снять шляпу лишь при звуках её голоса.

Я попал в аварию. Потерял сознание. У меня шишка на голове, а я, как подросток, вспоминаю Таины губы, шею и ключицы. Синие глаза и тёмные брови. Хочу касаться её груди и талии, сжимать в ладонях ягодицы. Хочу ощущать её близко-близко…

– Эдгар?.. – столько тревоги в Таином голосе. Наверное, я замечтался, молчу слишком долго.

– М-м-м… – то ли стону, то ли отзываюсь.

– Что-то случилось?..

– Да, – как можно ей соврать?.. – Скучаю по тебе неимоверно, – это тоже правда. Об остальном можно пока умолчать. – Что ты сейчас делаешь?

– Валяюсь в постели. На тех самых простынях.

Она лучше ничего не придумала, как дразнить меня, но в голосе её что-то такое сквозит, что я, даже в таком состоянии, настораживаюсь.

– У тебя всё в порядке?

– Не совсем, – выдаёт она после паузы, – но я… не хочу об этом по телефону. Как там дети, мама, Че?

Мысленно даю себе пинка. Я не поинтересовался. Не знаю. Пока не в курсе.

– Передают тебе привет, – а вот это ложь, но я собираюсь её исправить. – Я приеду ночью. Впустишь ли ты меня в замок, прекрасная Рапунцель?[1] Спустишь ли косы? Усыпишь ли дракона, что охраняет твой покой?

– Ты же знаешь: для тебя сделаю, что угодно, – в голосе её – грусть. – Хочу видеть тебя. Слышать твой голос рядом, а не через расстояние. Хочу, чтобы ты рассказал, какие сказки читал в детстве. Ты и Рапунцель – неизвестный мне Гинц. Тот, кого я не знаю, но хочу узнать.

– Значит, осталось дождаться ночи, – вздыхаю тяжело.

Мы ещё о чём-то говорим. Дышим в динамик. Молчим. И ни один из нас не хочет отключаться. Тая сдаётся первой.

– Очень хочу спать, – признаётся она смущённо. – До встречи, Эдгар.

Я немного колеблюсь, а затем отключаю рабочий телефон. Всё может подождать. И сам проваливаюсь в сон. Мне нужны силы. Мне надо отдохнуть. Может, в голове немного прояснится, и я смогу наконец вырваться из этого порочного круга неудач. Составлю план. Организую людей. И по пунктам сделаю всё, что поможет выровнять крен. Не может такого быть, чтобы здание моей жизни рухнуло в одночасье. А даже если и рухнет, у меня есть Тая. И вместе мы сможем выстоять. Построить новый дом. С ней мне ничего не страшно.

– Он мой сын, и вы не имеете права меня не пускать! – сквозь сон ломкий голос матери режет слух. Кажется, я даже невольно морщусь. Сколько я спал? Лучше бы он пустил её. Мать умеет добиваться своего. Всегда могла, если хотела. Хотя… картина прошлого изменилась, а сознание моё – нет. Не успело. Поэтому я до сих пор считаю её бабочкой в янтаре – лёгкой и весёлой, что жила беззаботно и ничем не была обременена.

– Ему сейчас нужен покой, как вы не понимаете, Эльза… как там вас по батюшке? – Жору сдвинуть с места нереально, но, памятуя, как она дралась с моими охранниками и располосовала рожу Севе, мать способна и не таких Атлантов на дно океана спускать.

– А я ему и не собираюсь мешать. Всего лишь домашняя еда и посижу рядом.

– Простите, но еду – нет. Не положено.

– Ну и ладно, – легко соглашается она, и, после непродолжительной возни, я чувствую её ладонь на своём лбу. От её простого жеста – заботливого и осторожного – становится легко. Я не открываю глаза. Продлить мгновение. Побыть ребёнком. Наверное, не важно, сколько тебе лет, потому что материнская рука даже в тридцать семь способна успокоить и умиротворить.

Прислушиваюсь к себе. Нет неприязни. Нет обиды. Наверное, я всё же принял её в своём сердце. Пусть не до конца. Такие, как я, сдаются не сразу, но, кажется, она принимает меня таким, какой я есть, и не требует меняться. Если я изменюсь, то сделаю это сам, без давления и влияния.