И столько уверенности в её голосе, что мне становится страшно. Может, она знает что-то такое, о чём я не догадываюсь?.. Может, в её словах – часть той тайны, что скрывает от меня Эдгар?.. Как мало надо, чтобы усомниться. Как мучительно жить в пустоте. Так недолго и панике поддаться.

– Может, ты всё же поделишься? – спрашивает Жора. – Ты третий день не то, чтобы сам не свой, но слишком напряжённый и задумчивый.

Я колеблюсь. Слишком мало исходных данных. Я заставил детектива копнуть поглубже. Что-то мне не нравилось в его неоспоримых фактов, против которых трудно возразить. И всё же решаюсь. Я не могу рассказать пока что Тае. Не намерен делиться с матерью. Севе сейчас не до меня. Да и ему не очень-то хотелось загружать голову собственными проблемами и сомнениями. Жора – другое дело. У него ум стратега. Можно, конечно, и Журавлёва ещё попросить оценить ситуацию, но пока я не хочу спешить. Жду ещё одного отчёта.

– Что ты скажешь об этом? – подвигаю к Жоре ноутбук с отчётом. Мой эскулап читает скупые строчки долго, словно прожёвывает манную кашу тридцать три раза.

– А что тебя смущает? – отвечает вопросом на вопрос. – Обычное дело. Или тебе неприемлемо само понимание, что родители Таи – обычные алкоголики? Ну, жизнь, знаешь ли, не только розы. Не всем удаётся родиться в благополучных семьях.

– Дело не в этом, – ерошу волосы. – Она… не похожа, не находишь?

Жора усаживается поудобнее, складывает руки на груди. Белый халат натягивается на его могучих плечах и бицепсах – как не треснет. Любимая Жорина поза: он покачивается на ножках стула, рискуя грохнуться. Или развалить несчастный многострадальный табурет, который с трудом выдержал Севин напор. Но, судя по всему, Жора знает толк в хорошей добротной мебели: стул скрипит, но всё же терпит издевательства.

– Что в ней непохожего? Внешность? Судьба? Особые какие-то приметы? Что позволяет сказать, что вот этот человек – из интеллигентной семьи, а этот – из неблагополучной? Следы вырождения на лице? Особенности поведения? Так её родители могли быть вполне нормальными до определённого момента. Не пойму, что тебя настораживает и заставляет сопротивляться очевидным вещам. Имена-фамилии сходятся?

– Да.

– Тогда что?

– Она ничего не помнит из детства. Только какие-то фрагменты. Знает, что случилась трагедия. Что родители погибли. А ещё – мать её мечтала, что Тая вырастет и поступит в университет или институт. Потому что высшее образование – это важно.

Жора негромко шлёпает губами. «Пу-пу-пу» – это он думает так.

– Думаешь, пьяные мамашки не мечтают о лучшей судьбе для своих детей? Может, как раз напивалась и под мухой твердила свои несбывшиеся фантазии.

– Ничего не думаю! – я начинаю злиться. Закипать. И понимаю, почему он возражает мне. Правильно, наверное. Его задача вставить мне мозги на место. Чтобы лишних иллюзий не питал. А я постоянно думаю, как расскажу об этом жене. Извини, мол. Родители твои вот такими были – из песни слов не выкинешь.

– Всё равно, послушай. Они угорели. Погибли, да. Задохнулись от угарного газа. Решался вопрос о лишении их родительских прав. Если верить этой галиматье, Таю чудом спасли и отправили в известное место. Пусть она ничего не помнит, но детдом для неё – шок большой. Она в обморок падала, когда решила, что я Марка с Настей отправлю в интернат. Не слишком ли она чувствительна для ребёнка, который рос в невероятно плохих условиях?

– Она потеряла родителей. Какая разница, какими они были? Само по себе это испытание не для слабонервных. Возможно, она видела их мёртвыми – поэтому получила стресс. Детский мозг гибок. Умеет приспосабливаться к разным ситуациям. Её выбрал забыть. Не помнить трагедию.

– Она всегда с такой теплотой отзывалась о папе с мамой.

– Пили и любили, – пожимает плечами Жора и оглаживает лысую голову. – И такое не редкость. Хотя, если их лишали родительских прав, то вряд ли там любовь присутствовала.

– Есть и ещё кое-что, – собираюсь с духом, чтобы выложить последний аргумент. – Её тётка утверждала, что Прохорова – фамилия матери. А у отца Таи – фамилия другая была. Она ещё и удивилась, почему зять взял фамилию её сестры. Но у каждого свои причуды. Законом не запрещается. Мало ли какие могут быть на это причины.

– И?.. – у Жоры такой острый взгляд, что я уже жалею, что завёл об этом разговор. Но всё равно договариваю:

– Детектив по моей просьбе проверил кое-что. Вот, считай, только что ответ пришёл.

Я умолкаю и перевожу дух. А затем медленно произношу вслух слова, что кручу в голове последние несколько минут.

– Дмитрий Сергеевич Прохоров никогда не менял фамилию.

Теперь мы с Жорой молчим вместе. Смотрим друг на друга. Я развожу руками. Беспомощно как-то.

– И что это значит? – наконец очухивается мой друг. – Может, и ничего не значит, – выстраивает он логическую цепочку. – Тётка могла напутать что-то. С неё станется. Ты говорил, там вполне себе колоритная баба. Со своими тараканами. Может и обманывать.