Воронин стал не просто одним из главных открытий Бескова того периода. И не только одним из его любимейших игроков. Их роднило что-то большее, вспоминал Эдуард Стрельцов: «Одним из любимцев его, кстати, был Валерий Воронин – Константин Иванович взял его в команду шестнадцатилетним. В одной из статей своих в «Футболе-Хоккее» Валера пишет, что ходил тогда с коком – под Стрельцова. С коком я его что-то не припомню, а вот с таким же ровным пробором, как у Константина Ивановича, очень хорошо помню. Ну, пробор, допустим, – ерунда. Но что-то общее у них есть в складе характера…» 164 . Несмотря на разницу в возрасте, их свяжет на долгие годы настоящая дружба, рассказывал сын Воронина Михаил: «Они были очень дружны. Бесков не раз бывал у нас дома. А как они с отцом пиво пили – это было целое действо. Отец заранее готовился к приезду, покупал на рынке раков (а Константин Иванович обожал их), а Бесков привозил какое-то особенное, хорошее пиво. Сядут они на кухне и говорят допоздна – говорят о футболе…» 165 . Был принят Воронин и в доме Бескова, причем, как замечал Александр Нилин, даже не в лучшие свои годы: «Его принимали у Бескова – в доме, куда с улицы и в непотребном виде не придешь, да и вообще запросто не придешь. Дамам – Валерии Николаевне и Любе – он казался интересным собеседником…» 166 .

Обновление команды, ввод в состав молодежи и стали основной причиной быстрого расставания Бескова с «Торпедо». Сам он вспоминал об этом скупо: «Мы заняли тогда, в 1956 году, четвертое место в первенстве страны (пятое – прим. автора), и это был лишь старт настоящей работы. Но за моей спиной уже плелись интриги: «Не наш, не автозаводский, разгоняет старые кадры…». Действительно, я хотел освежить команду, освободить некоторых игроков, утративших кондиции. К тому же мы лидировали в первом круге, и кое-кто начал досрочно отмечать за столом будущие медали. Это не могло не привести к определенному спаду в игре, которым и воспользовались недовольные мной. Собрались в парткоме автозавода имени Лихачева и вместе с заводским и партийным руководством стали обсуждать положение в команде – без меня, без старшего тренера… В сущности, такое игнорирование было вызовом, поддержанным в парткоме. Иначе партком поставил бы на место тех, кому не нравились дисциплина, большие нагрузки на тренировках и появление в команде талантливых молодых футболистов. Но поскольку заводские вожаки пошли на такой шаг – участвовали в собрании определенной группы футболистов, обсуждали с ними положение и мои действия, не удосужившись хотя бы пригласить старшего тренера на этот разбор, я решил не доказывать ЗИЛу свою правоту, а расстаться с ним – вежливо, но холодно. Подал заявление об освобождении от должности по собственному желанию…» 167 . А на вопрос, что руководило им в той ситуации (в вопросе прозвучало слово «гордость», хотя напрашивалось, скорее, «гордыня»), ответил: «Скажем спокойнее: чувство собственного достоинства. Не хотел, да так и не научился унижаться. И уже не научусь…» 168 .

Между тем, дела обстояли куда драматичнее, чем в сухом бесковском изложении. Не видимые снаружи эмоции в команде кипели. Как вспоминал Николай Маношин: «Трагичный был период. В середине пятидесятых как раз сходили мужики, которые во время войны не могли учиться и остались без образования. Пока в футбол играли – в семье благополучие было, хорошо зарабатывали (по сравнению с народом-то). А после футбола – что делать без образования? Поэтому люди всякими способами пытались удержаться в команде. Больше всех доставалось Сашке Медакину. Он более нахальненький, смелый. На сборах в Сочи или Сухуми Бесков давал большие нагрузки – бегали по асфальту, ноги забивались страшно. После кросса в гостиницу поднимаемся, ветераны срывают с Медакина шапку и скидывают вниз – беги обратно. Или еще хуже – в люк канализационный скинут. А зимой играли в хоккей – так ветераны клюшкой били молодым по коленям. Мне повезло, что на моем месте играл Николай Сенюков. Он более благородный, мирный. Бывший разведчик. Сезон кончился, и Бескова сняли. Игроков он не устраивал. Любил длинные разборы, установки – это не всем нравилось. Слишком резко он стал вводить пацанов, нас с Медакиным, Валерку Воронина, Островского в оборону, Метревели. Старики почувствовали, что их задвигают. Взбунтовались. В конце пятидесятых к нам пришел крайний нападающий Валентин Емышев из ЦСКА и рассказал, что когда играл против „Торпедо“, наш защитник Лев Тарасов говорил ему: „Давай, Валька, беги к воротам, мы Бескова сплавляем“…» 169 .

А что же восходящие торпедовские звезды – Валентин Иванов и Эдуард Стрельцов, которым вроде бы сам бог велел стать опорой доверяющего молодежи тренера? На поле – да, на двоих 25 голов за сезон, две трети всех забитых командой. А вот за пределами поля… Александр Нилин, историю той команды знавший, что называется, из первых рук, безуспешно пытался разобраться в той ситуации: «Спустя годы я с большой – до бестактности – настойчивостью расспрашивал и Бескова, и Валю с Эдиком о сезоне, когда их таланты объединились (точнее, могли бы объединиться) под торпедовским флагом. И слышал весьма уклончивые ответы – чувствовалось, что ни тренеру, ни игрокам особого удовольствия воспоминание о попытках давнишнего сотрудничества не доставляет…» 170 .

Нилин уверял, что молодые звезды в конфликт вовлечены не были: «…Иванову и Стрельцову, чьим позициям в команде ничего не грозило, наверное, следовало бы поддержать такого перспективного для «Торпедо» тренера. Но эгоизм молодости и занятость в сборной отвлекали лидеров от проблем законфликтовавшего с ветеранами Константина Ивановича…» 171 . Юрий Фалин, начинавший играть тогда в «Торпедо», а впоследствии выступавший в «Спартаке», вспоминал, однако, что именно их слово оказалось решающим: «Руководство ЗИЛа не знало, что делать, и решило посоветоваться с Ивановым и Стрельцовым. А те, еще сами молодые, пошли на поводу у «стариков». И Бескова сняли…» 172 .

«Ходил по Москве слух, что Константин Иванович предложил заводскому начальству отчислить Иванова со Стрельцовым – и тогда он обязуется сделать классную команду. А заводское начальство предпочло, мол, отказаться от услуг оригинала-тренера. Само собой, ничего подобного Бесков никому не говорил…» 173 , – убежден Александр Нилин. Эдуард Стрельцов, однако, в своей книге «Вижу поле», утверждал, что как раз было такое: «Несмотря на то, что мы с Кузьмой тоже были молодые, Константин Иванович в нас вдруг увидел препятствие для осуществления своих замыслов. Сейчас, при всех заслугах, положении, влиянии, и то иногда Бесков со своей категоричностью требований не всегда встречает понимание и поддержку. А уж тогда, ничем еще себя не проявив на тренерском поприще, на что мог рассчитывать он, предложив нашему руководству отчислить Иванова и Стрельцова? Без нас он брался сделать из тогдашнего «Торпедо» команду, отвечающую требованиям времени. Его, однако, не только не послушали, но и засомневались сразу во всех его начинаниях – на заводе к нам тогда относились так, что лучше и не придумаешь… Но я этот случай с нами и Бесковым вспоминаю сейчас без всякой обиды. Я восхищаюсь тогдашней решительностью Константина Ивановича: ну, кто бы еще из тренеров пошел тогда на такое? Как все-таки верил Бесков в свои тренерские способности, в свою силу воли…» 174 .

Впрочем, и Стрельцов наверняка судил о планах Бескова все по тем же слухам. Валентин Иванов, в свою очередь, в дни своего 70-летия на вопрос о том, правда ли, что Бесков предлагал торпедовскому руководству распрощаться с ними, отрезал: «Я об этом не слышал…» 175 , а на ссылку на рассказанное в книге Стрельцовым с высоты уже своего многолетнего тренерского опыта ответил довольно неожиданно: «Значит, Бескову было виднее, как тогда с нами поступить…» 176 .

Нилин замечал, что холодок в отношениях Бескова и Иванова сохранился и спустя десятилетия: «За прошедшие годы они пришли к однозначно высочайшей оценке друг друга, что Бескова с Ивановым все равно не вполне примирило (они ведь еще и возглавляли конкурирующие в более поздние времена команды)…» 177 , а Стрельцов пронес сквозь годы восхищение тренером: «…Никаких конфликтов у Бескова с нами не было, дом его всегда был открыт для нас. Всегда нам у него в гостях было интересно – люди незаурядные, разговоры неожиданные для нас. Но самым интересным человеком в этом доме мне казался Константин Иванович…» 178 .