– Генерал Пени звонил мне, - сказал он Дону.
– Я должен оказать вам всяческую помощь.
– Он уставился на Дона сквозь старомодные очки.
– Чем могу служить?

– Один вопрос, - сказал Дон.
– Как нормальному человеку поймать ясновидца?

– Вы, конечно, говорите о Клайгере?

– Да.

– Никак. Это невозможно.
– Мэлчин откинулся в кресле, в глазах у него блеснула насмешка.
– Есть еще вопросы?

– Пока нет.
– Дон уселся напротив и протянул Мэлчину сигареты. Мэлчин покачал головой и сунул в рот свою трубку.

– Я охотник, - без обиняков сказал Дон.
– Я охочусь за людьми, и мне это неплохо удается, потому что у меня есть чутье, талант, уменье называйте как хотите - разгадать ходы противника. Можете считать, что мне просто всегда везет. Каким-то образом, сам не понимаю как, я всегда знаю, что он сделает в следующую минуту, где и когда я его найду. Еще ни один от меня не ушел.

– Но Клайгер от вас уходит.
– И Мэлчин кивнул.

Казалось, он давно ждал появления Дона и этого разговора.
– И вы хотите знать, в чем секрет.

– Это я знаю, он ясновидец. Мне надо знать - как? Как это у него получается? Как он действует? И насколько точно он все предвидит?

– Очень точно.
– Мэлчин вынул трубку изо рта и уставился на нее.
– Он у нас... Вернее, он был у нас звездой первой величины. Он видит дальше всех, кого я когдалибо наблюдал, а я наблюдаю и изучаю пси-поле человека всю свою сознательную жизнь.

– Так-так, я слушаю.

– Мне кажется, вы не вполне понимаете, с чем вы тут столкнулись. Он, конечно, не сверхчеловек, ничего похожего, но у него есть особый дар. А вас можно сравнить со слепцом, который пытается поймать зрячего. И поймать средь бела дня, на открытом месте. Вдобавок вы еще надели на шею колокольчик, чтобы он вас постоянно слышал. По-моему, у вас нет и тени надежды на успех.

– И все-таки, как проявляется этот его дар?
– настаивал Дон.

– Не знаю.
– Мэлчин не дал Дону задать новый вопрос.
– Вы, верно, не то хотели спросить, вас интересует, как он им пользуется. Если б я это знал, я считал бы себя счастливейшим из смертных.
– Мэлчин нахмурился, подыскивая слова.
– Это очень трудно объяснить. Как бы вы объяснили слепому от рождения, что такое свет и краски? Или глухому, что такое звук? А ведь там по крайней мере вы могли бы рассказать, как действуют глаз и ухо. Впрочем...

Дон снова закурил, вслушиваясь в объяснения Мэлчина, и в голове у него начали вырисовываться смутные образы. Кусок грубой ткани, каждая нить ее чья-то жизнь, она тянется в будущее. Одни нити коротки, другие длиннее, и все они сплетены и перевиты так, что каждую в отдельности проследить очень трудно. Но при известном навыке и ловкости это все-таки возможно. Тогда поступки человека становятся ясней, и можно составить план действий.

Банк, у кассира внезапный приступ аппендицита как раз в ту минуту, когда он пересчитывает пачку денег, - и человек спокойно берет их и уходит, словно только что получил их по чеку...

Магазин, оставленный без присмотра как раз на эти необходимые несколько минут...

Узилище, и часовой чихает в ту самую минуту, когда беглец проходит мимо...

Антикварная лавка - и катастрофа на улице, которая отвлекает внимание, как раз когда надо...

Все это так просто, когда точно знаешь, что случится и как этим воспользоваться...

Как же поймать Клайгера?

Дон резко выпрямился - сигарета обожгла ему пальцы - и увидел, что Мэлчин смотрит на него в упор.

– Я обдумал ваш пример, - сказал он.
– Ну тот, когда слепой пытается поймать зрячего. Я знаю, как это можно сделать.

– Как же?

– Слепец прозревает. Им живется преуютно. Мягкие постели и вкусная еда, пластинки, телевизор, библиотека, и фильмы привозят. Есть спортивные площадки, бассейн для плавания и даже кегельбан. Они хорошо одеты, недурно себя чувствуют и недурно выглядят, но они умны и все понимают. Если нельзя выйти из дому когда вздумается, это уже не дом, а тюрьма - и они живут в тюрьме.

Конечно, это все только ради их же собственной безопасности. Охрана, тайная сигнализация, всяческие ограничения существуют единственно для того, чтобы оберегать их от непрошеных гостей. Секретность продиктована страхом перед шпионами, и все это оправдывается патриотизмом. Но ведь у всякой медали есть оборотная сторона: раз нельзя войти, значит, нельзя и выйти.

И патриотизм иной раз - довольно жалкое оправдание.

– Приятно видеть новое лицо.
– Сэм Эдварде, пятидесяти лет от роду, сухощавый как мальчишка, но с физиономией боксера, широко улыбаясь, тряхнул руку Дона.
– Нашего полку прибыло?

– Это гость.
– Сморщенный старик, совсем потонувший в кресле, почмокал губами, пристально разглядывая Дона.
– Послушайте, Грегсон, если вы не прочь после сыграть в покер, мы вам доставим это удовольствие.

Он хрипло засмеялся, потом нахмурился и сухонькой ладошкой хлопнул себя по коленке.