Галя улыбнулась:

– Вам, как главному редактору издательства, это должно быть интересно.

– Да, я главный редактор, но моя работа далека от литературы, я больше промоутер. И вот еще… С тех пор как я здесь, я стал более спокойным, в городке жизнь спокойнее. Природа, воздух, вода – все это способствует… Знаете, я уже вряд ли вернусь в Харьков, да и некуда – квартиру отдал сыну. Думал себе купить в том же районе, но теперь не хочу. Сын женился, невестка не очень общительная, она больше о собственной карьере заботится, работает по двенадцать часов, дома не прибрано, вкусным не пахнет. В общем, у них своя жизнь, и я к ним не лезу. А в вашей семье все иначе, вы очень дружные.

Галка посмотрела в окно – ага… они очень дружные… Особенно с сестрой.

– А зачем возвращаться? Многие люботинцы всю жизнь ездят в Харьков на работу, это же близко. – Она посмотрела на часы – со времени выезда из больницы прошло всего девять минут, а они уже вот-вот пересекут границу города.

– Я тоже сейчас так делаю. Правда, много денег уходит на бензин, но оно того стоит.

Зазвонил телефон, и Дима сообщил, что приехала скорая.

– Отлично, мы будем… Александр Николаевич, когда мы будем на площади Конституции?

– Постараюсь минут через пятнадцать, если без пробок.

– Минут через пятнадцать, – ответила Галя.

– Хорошо, ждем.

– Не волнуйтесь, Галина Сергеевна, все с вашей девочкой будет хорошо.

Разговор прервал звонок Михалыча:

– Сергеевна, как дела? Ты где? Я в больницу уже еду.

– Меня везет Александр Николаевич.

– О, отлично! Привет ему. Держись, Сергеевна.

– Держусь.

Александр Николаевич посмотрел в зеркало заднего вида.

– Вот Михалыч – тоже интересный человек, с ним есть о чем поговорить.

– Я знаю, у вас общее хобби – фотография.

– Да.

– Я видела ваши работы в Инстаграме, они впечатляют. От них исходит любовь к нашему городку, чего не скажешь о комиксах Дахно.

– Согласен. Дахно – это другое. Она Мише завидует. Скажу больше – люто завидует.

Михаила Михайловича Галя знает с детства, он старше ее на три года. И с того самого детства он для нее, для ровесников, всех селян и даже родного, ныне уже покойного отца – Михалыч. Так много лет назад, когда они еще в школе учились, к нему обратился председатель сельсовета на торжественном вручении медали за то, что Миша вынес из горящего соседнего дома двух сестричек, брата и ящик с котятами – телевидение приезжало не только из Харькова, но даже из Киева. Ну и равных ему в мастерстве водить скорую не было. Его неоднократно пытались переманить в Харьков на центральную станцию скорой помощи, давали должность бригадира, надбавки всякие, но он остался верен своей больнице, и ни один главный врач его не обижал. «Я из Люботина никуда, только к Богу», – говорил Михалыч. И не только он – местные жители отличались преданностью и любовью к обычному провинциальному городку, получившему этот статус в тридцать восьмом году прошлого века. А уж с какой гордостью произносили: «Я люботинец!» И таяли от самого названия, волшебным образом повлиявшего на все: дома, дороги, сады, пруды, базар, магазины, клуб, площадь «трешка», городской парк, кофейню и два небольших ресторанчика. Все здесь было любо сердцу жителя и быстро становилось любо сердцу гостя или дачника. Так и с Ромкой произошло – не сразу, конечно, но уже через полгода после приезда Галя услышала, как он в зоопарке на вопрос незнакомого мальчика «Ты откуда? У тебя акцент» ответил: «Я из Армении, но моего села больше нет. Теперь я люботинец».

– А хотите знать мое мнение по поводу того, почему ваш городок населен интересными людьми? Почему здесь родился слепой кобзарь, столько поэтов, художников?

– Почему?

– Потому что здесь много воды. Столько прудов нигде больше нет – шутка ли! – тридцать водоемов. Здесь я себя лучше чувствую, здесь легче дышится, легче живется, мои мысли становятся чище. Я хорошо сплю. А как останусь в Харькове, так всю ночь проворочаюсь без сна. После этого поверишь, что вода вбирает в себя все плохое, весь негатив.

– Наверное, вы правы, но я как-то об этом не думала.

– Потому что привыкли. Мы не замечаем того, к чему привыкаем. Ну и еще название влияет на людей.

– О, да, – согласилась Галя, – мои дед и бабушка выбрали это место из-за названия.

Да, название Люботин действительно притягивающее, оно притянуло дедушку и бабушку, тогда молодых и счастливых тем, что война не отняла у них жизни. Но она отняла жизни дедушкиных родных, и возвращаться ему было некуда. Войну дедушка закончил в Венгрии, и случилось так, что на железнодорожном вокзале в Будапеште он, командир танкового экипажа, в поисках начальника вокзала – ну не мог он купить билет до Киева! – открыл не ту дверь и попал в диспетчерскую. А там бабушка сидит, двадцатипятилетняя, чернобровая, кареокая… Она его прогнать хотела, но как глянула в синие бездонные глаза, так и прикипела к стулу. В общем, он забыл, что ему нужен билет домой, тем более дома не было, семьи не было – кого немцы расстреляли, кто на войне сложил голову… Он дождался конца бабушкиной смены и с того дня руку ее не выпускал из своей до последнего вздоха. А как они попали в Люботин? Да очень просто – решили ехать туда, где цветут сирень с черемухой и растут самые вкусные яблоки, а это только в Украине. Она из детского дома, так что перед ними лежала вся страна – выбирай. Добрались они до Харькова – там самые вкусные яблоки и самая пахучая сирень. Вышли на вокзале – и к расписанию. Стоят, читают:

– Змиев…

– Нет, туда не поедем, там наверняка змеи водятся, а я их боюсь, – сказала бабушка.

– Грайворон…

– Нет, не хочу, звучит как-то… как немец лает.

– Балаклея…

– Ба-ла-кле-я… Не хочу.

– Ой, любимая, смотри – Люботин.

– Знаю это место, там большой железнодорожный узел. Может, я смогу работать по специальности?

Они переглянулись и купили билеты. Обнявшись, они сидели на деревянной лавке в общем вагоне и были уверены, что нашли самое счастливое место на всем белом свете. Так оно и оказалось. Но не думали они, что городок этот еще и красив неимоверно, а красота его таится в воде. Она здесь повсюду – в реке и прудах, их тут очень много. И все население, как только пригревало солнце, тянулось к воде. Вечером люди надевали все самое лучшее и тоже шли к воде – гуляли вдоль прудов, жгли костры, пекли картошку, пили домашнее вино, дружили, влюблялись… Женились, рожали детей и не покидали городок. А если покидали, то обязательно возвращались. Не столько к родным и друзьям, сколько к воде, чтоб рассказать ей о пережитом и прожитом, чтоб отдать свои слезы и горести, поделиться тайною и попросить помощи. И не раз можно было заметить ночью на берегу одинокую женскую или мужскую фигуру, застывшую в неподвижности со склоненной вниз головой; называли их «ундинами». Называли с нежностью, жалостью и пониманием. А родники с «живой» и «мертвой» водою, бьющие рядом и сливающиеся в один большой ручей? А дно этого ручья, якобы из целебной глины? Сколько во всем этом вымысла, а сколько правды, никто не знает, но люди ходят к этим родникам, берут воду и глину. Мертвую воду тоже берут. Не одного люботинца уже обвинили в том, что он побрызгал мертвою водою ворота соседа, и на тебе, заболел сосед, или того хуже…

– А я вам о чем! – воскликнул Александр Николаевич. – Нам с Леной тоже название понравилось. – Он потер пальцами гладковыбритый подбородок и уставился на дорогу. – А на каком курсе ваша Настя? – спросил он через некоторое время.

– На третьем.

– Ого, как время летит! Она у вас интересный человечек, серьезный, я как-то разговаривал с нею. На жизнь смотрит не так, как большинство ее ровесников.

– А на дорогу не смотрит! – в сердцах бросила Галка.

– Не переживайте, все будет хорошо с вашей девочкой. Ну, ты мне надоел! – крикнул он впереди идущему автомобилю и крутнул руль влево. – Я вижу, Настя к вам очень привязана.