Толстой Алексей Николаевич
Шрифт:
– Хотите, я покажу эту комнату, - сказал Аггей, глядя в глаза, - она наверху; но все покрыто пылью и паутиной...
Надя тоже молча и внимательно глядела ему в глаза. Аггей больше не улыбался. Надя сказала:
– Я иду спать. Устала. Покойной ночи, - и, прощаясь, пожала руку спокойно и крепко маленькой своей рукой.
Войдя к себе в спальню, Аггей лег не раздеваясь на постель и платком стал вытирать нос и сморкаться.
– Как глупо, - сказал он, - и не с чего; просто не нужно было им приезжать.
2
Утром Аггей долго ждал пробуждения гостей и, не дождавшись, побрел на речку. На тропинке попался садовник Сидор. Аггей сказал ему:
– Идем купаться.
Сидор ухмыльнулся в ярко-рыжую бороду и пошел за барином, немного отставая. Вялым голосом Аггей говорил:
– Надо бы купальню построить вон у той ветлы, я давно тебе толкую, Сидор.
– Отчего же, можно построить, - отвечал Сидор с полной готовностью, хотя такой разговор начинался каждую весну.
– Построим ее в виде портика и окрасим в белое... Вот ко мне гости приехали и купались бы...
Раздевшись, Аггей долго сидел на траве, глядя, как около корней ивы плавают пиявки.
Сидор мылил лицо и бороду, приговаривая:
– С мыльцем-то чище.
Аггей представлял белую купальню, отраженную в воде, себя в этой купальне, сидящего на скамейке, и Надю: она будто бы пальцами пробовала воду и, улыбаясь, вся залитая солнцем, начала снимать башмачки.
– Ах, боже мой, как же это так!
– испуганно воскликнул Аггей. Подошел к берегу и плюхнулся в воду и, почувствовав свежесть, поплыл, громко фыркая. Из камыша выбежал гуськом выводок домашних утят, утка, крякая, вытягивала шею, пугала Аггея, и он вдруг обрадовался и солнцу, и реке, и свежести.
– Чай, гости мои давно встали, - говорил Аггей, одеваясь.
– Сидор, ты возьми простыню, а я побегу.
На веранде за чайным столом сидел Степан в белом пиджаке; когда Аггей подошел, он сказал, щурясь:
– От тебя рекой пахнет... Знаешь, Надя и сейчас бы спала, если бы я не разбудил...
Аггей от неизвестной причины засмеялся, покраснел и вдруг, к удивлению экономки, потрепал ее за чепец:
– Сегодня вы, Марья Ивановна, просто красавица. Марья Ивановна только ахнула. Степан, не спеша намазывая масло, сказал:
– Этим липам, должно быть, больше ста лет. Вообще - сад хорош.
– Я на тебя обиделся вчера, - ответил Аггей весело, - хотел поговорить откровенно, а ты заснул...
И он радостно вздрогнул: из дому донеслись быстрые шаги и голос Нади.
Она вошла в холщовом платье, коротком и ловком, каштановые волосы ее были причесаны просто и тоже так ловко, что Аггею показалась точно чем-то священным эта ловкость, и захотелось вытянуться самому в кресле, стать вдвое худее.
Надя вдруг спросила:
– Как вы спали, Аггей Петрович?
Он даже открыл немного рот. Она спросила просто, из учтивости, и продолжала пить чай маленькими глотками и забыла, конечно, про вопрос, но Аггей видел, что угол глаза у нее был лукавый.
С боков веранды по натянутым бечевкам вились темно-зеленые ипомеи, цветущие утром, пока их лиловых колокольчиков не коснется солнце. Аггей оторвал плеть и подал с поклоном Наде, чтобы она украсила ею платье.
– Так на портрете моя бабушка, когда была девицей, - проговорил он, густо краснея.
Надя посмотрела внимательно, взяла цветы, взглянула на брата, поднялась и плечом задела ветку акаций, осыпавшую ее крупными каплями росы.
– Мы идем гулять, - сказала она, - покажите мне сад и речку. Степан, иди же!
Они пошли по поляне. Аггей шагал рядом с Надей, глядя под ноги.
– Почему бы вам не остаться у меня подольше, - вдруг сказал он и отвернулся, - неужели уж так скучно здесь?
– Я не могу больше, - охнул Степан и лег в траву.
– Знаешь, почву исследовать пойду завтра.
Он закрыл глаза, защитив их от солнца ладонью.
Надя села рядом, поджав ноги; нежная кожа плеч ее и рук была видна сквозь кружева платья, и чувствовал Аггей ее запах, сладкий, нежный, женский.
– Сегодня я точно выздоровел после болезни, - сказал Аггей, тряхнув плечами.
– Я ведь очень сильный, только не приходилось никогда применять.
Надя сказала, кусая травку:
– Сломайте дерево.
И, обняв колено, запрокинула голову и глядела на облака, ее шея казалась прозрачной.