Аггей подошел к березке и стал трясти.

– Ну, ну, - проговорил он, - ломайся, - и, крепко упершись ногой в корневище, выгнул березку, напружился, присел и сломал; дерево хрустнуло и, медленно клонясь вершиной, легло с печальным шумом на траву.

– Браво!
– воскликнула Надя, захлопав в ладоши, а Степан сказал лениво:

– Зачем сломал, росла она, росла...

– Я еще могу, - сказал Аггей, застенчиво улыбаясь.

– Нет, - ответила Надя, - сядьте. Аггей послушался, сел около.

– Теперь лягте и глядите вверх, что вы видите?

– Небо, - сказал Аггей тихо, - голубое. Коршун чуть виден...

– А ну, прищурьтесь, видите: небо уходит вглубь, и повсюду золотая пыль, а облако похоже на чашу.

– Перестань, Надька, - сказал Степан.

– Не на чашу, - сказал Аггей, - а на вас. Надя засмеялась. Степан сказал:

– Фу, господа, я иду купаться.
– Он не спеша поднялся и пошел, на ходу срывая листья.

Аггею стало страшно с Надей один на один.

– Расскажите, как вы живете в таком раю?
– спросила она ласково, вздохнула и легла рядом с ним, заложив ладони под затылок.
– Вы любили когда-нибудь, Аггей Петрович?

Аггей закрыл глаза и не ответил ей на это.

Прошел Степан с полотенцем на голове, что-то пробормотал неразборчивое. Надя неизвестно над чем стала смеяться. Потом приподнялась, опустила обе руки и, рванув траву, осыпала ею лицо Аггея.

– С вами что-то нужно сделать особенное, - сказала она, - ах, Аггей Петрович, какой вы...
– она приостановилась и протянула: - глу-у-пый!

Надя в этот день восхищалась всем, что видела: канавой, поросшей мягкими лопухами, зарослями вишенника, мостками через речку, шлепающими по воде.

Аггей объяснил, что на мостках этих рано поутру, пока не встало солнце и над водой туман, мальчишки ловят рыбу удочками, плюют на червяка; слюны будто бы червяк не любит и долго корчится на крючке.

Из сада по выгону пошли к глиняным оврагам, где стояла часовня над помершим когда-то странником без рода и племени. От часовни по дороге спустились домой через деревню.

Аггей, всю дорогу объяснявший Наде деревенские подробности, теперь замолчал, глядя, как приплюснутое солнце садилось в степь за холмами.

Оранжевый свет оттуда тоскливо бежал по голому выгону, по колючей траве.

Аггею показалось, что он, как больной, снова глядит на надоевшие обои у кровати. Хрустнув пальцами, он сказал:

– Вы спросили, любил ли я когда-нибудь? Нет, не пришлось.

– А я, Аггей Петрович, не помню, когда не была влюблена. Весь мир другой, когда любишь, - все для меня: и солнце закатывается для меня и поля бегут...

Взойдя на пригорок, откуда видна усадьба, Надя запыхалась немного и положила руку на высокую грудь и мгновенно вырисовалась, четкая и тонкая, на красной полосе заката.

Таким представлялся Аггею ускользающий образ девушки, о которой он мечтал по вечерам. Оттого, что сейчас можно было видеть ее въявь, закружилась голова, и, стоя внизу пригорка, Аггей раскрыл рот.

– Что вы увидели?
– воскликнула Надя.
– Привидение?.

Затворив за собою дверь кабинета, Аггей остановился около письменного стола, зажег свечу и долго глядел на тихое ее пламя...

Чернила в чернильнице давно высохли, единственный конверт был захожен мухами, и Аггей, отыскав карандаш, сел на низенький диванчик.

– Надя, - сказал он и слегка похолодел, услышав свой голос, - неужели возможно...

Поднеся к лицу ладонь, едва пахнущую ее духами, он подумал: "Я целую ей руку... Вот так..."

Закрыв глаза, Аггей стал морщить подбородок так, как делает это Надя, когда смеется. Поднял пальцы к голове, тоже как делает Надя, поправляя волосы, и,-весь выпрямившись, не в силах сдержать удары сердца, сказал:

– Люблю...
– и, похолодев, открыл глаза и увидел в темном зеркале себя - толстого, с руками, неестественно растопыренными.

Аггей замотал головой, присел к столу, долго молчал, охватив лицо руками, потом решительно, крупным, неровным почерком, стал писать.

"Простите, но вы спросили - люблю ли я? Поэтому я осмеливаюсь писать. Вас я люблю так, как никто и никогда не любил. Вы не такая, как все женщины; вы особенная, вы прекраснее всех, и бог привел меня к вам... Я молюсь вам и прошу - сделайтесь моей женой, то есть я прошу вашей руки! Я несчастный..."