— Эх, ты это переживешь. Дело в мальчике? — Я отрицательно покачала головой. Её лоб наморщился. — В девочке?

Я кивнула.

— В девочках, если быть точной. Во множественном числе…

Её брови подскочили вверх.

— Ну…

— Не в том смысле, — вздохнула я.

— Ох. В таком случае поднимайся и умой лицо. Мне нужно поесть. И, юная леди, сегодня ничто не встанет между мной и картофельными оладьями. Ты можешь говорить о том, что это вредно и, что мой доктор был против. Но сегодня вечером мы ужинаем в «Хэлл».

***

«Хэлл» — это вафельная в двух милях от моего дома вниз по улице. И примерно в пятистах футах от моей школьной стоянки. Это было не то место, в котором я хотела бы оказаться в одну из последних пятничных ночей лета этого блистательного городка Снеллвилля, штат Джорджия. Потому что это было довольно популярное место, где ела половина школы, прежде чем пойти гулять со своими друзьями.

— Ты слишком драматизируешь.

— Нет. Разве ты не помнишь, как трудно быть в моём возрасте?

— О, да. Жизнь и смерть, и всё такое. Просто конец света. — Она улыбнулась и наклонилась вперёд: — Сменим тему. На какие курсы ты записалась?

— Я, в самом деле, не хочу говорить об этом.

Реальность была такова, что мне уже приходилось вливаться в новый класс. И сейчас мне нужно было сделать то же самое в колледже, который даже не был настоящим колледжем и все, потому что мои родители развелись, и внезапно денег для отправки меня в Теннесси оказалось недостаточно. Вот почему моя мама согласилась на это назначение. Из-за экономического спада её департамент был сокращён, и она была одной из немногих, кто смог сохранить свою должность. Это означало, что она, работая здесь, была единственной, кто мог управлять новым офисом и обучать людей, нанятых в другой части страны. Ирония во всей её красе.

Сначала я думала, что она собирается заставить меня поехать с ней, и я хотела закатить истерику и сказать ей, что это нечестно, что я сильно болела и вынуждена остаться в школе, и более того отложить поступление в колледж на год. И это бы означало, что мне нужно было найти еще одно учебное заведение, чтобы посещать его в течение поездки.

— Не волнуйся, — сказала она, после того как она сообщила новость об отъезде. — Твоя тётя Сэм возвращается домой, и она согласилась присмотреть за тобой на время, пока меня не будет. Не чтобы нянчить тебя, а просто быть рядом.

Я официально совершеннолетняя, но я могу понять, почему ей показалось, что присутствие тёти Сэм необходимо. Будучи больной. Одна. Разгребая все эти проблемы. Это могло быть уже слишком для меня. Мы живем в том же самом мятно-зелёном двухэтажном доме с бордовой входной дверью, в котором они обе выросли, и который моя бабушка завещала моей маме, так как она была старшей, но с припиской о том, что кусты розы перед домом должны всегда оставаться безупречными. Плюс, Сэм вышла замуж и переехала, у нее не было детей, так что для неё не было смысла оспаривать право собственности. Теперь она возвращалась, чтобы жить в своей старой комнате и, признаюсь честно, я была немного рада, что она побудет здесь.

Прямо перед своим отъездом моя мама решила сделать нам подарок в виде косметического ремонта (жест, определённо продиктованный чувством вины); мне: полуночно-синие стены, новое одеяло с крошечными фиалками, вышитыми на подоле и набор мерцающих белых огоньков вдоль дальней стены. Возможно, она хотела помочь мне забыть месяцы, которые я провела под голубым хлопковым одеялом, таращась на отслаивающуюся персиковую краску.

Тётя Сэм выбрала тёмно-красный цвет, её чёрная винтажная мебель заставляла комнату блестеть как музыкальная пластинка, когда ты проходишь мимо. Она выглядела довольной, когда моя мама готовилась уезжать. Она не испугалась, когда её оставили с инструкциями. Она даже не вела себя странно в ту первую ночь, когда мы остались вдвоём. Я не думаю, что она вообще представляла, чего вообще от всего этого ожидать. И все было хорошо. До тех пор, пока не начались последние дни перед колледжем и каждый друг, который был в моей жизни, отправился назад в университет, и я, опустошенная, осталась одна, думая о том, как же мне пережить этот год без единого друга.

Вот так я и оказалась здесь в эту пятничную ночь, ужиная со своей тётей среднего возраста.

Официантка принесла еду, и Сэм громко выдохнула, засучив рукава кардигана, и жадно потёрла ладони. Я наблюдала за тем, как её большой палец скользил по теперь уже голому безымянному пальцу левой руки, пока маленькая татуировка в виде звёздного кластера на левом запястье не привлекла моё внимание. Я спрашивала её о татуировке несколько лет назад, потому что звезды на ней были расположены довольно далеко друг от друга и выглядели очень изящно — светло-чёрные контуры, заполненные нежно-голубым, жёлтым и зелёным цветами соответственно. Она не дала вразумительного ответа, так что я больше и не пыталась.

Поедая монструозные оладьи с луком и сыром так, как будто никогда прежде не ела, она взглянула на меня:

— Итак, что теперь?

— Что теперь что?

— Ты хорошая девочка. Но может в этом и есть твоя проблема. — На какое-то, довольно неприятное мгновение, её взгляд устремился за моё плечо.

— Может в этом году тебе стоит попробовать что-то новое.

Я закатила глаза и вжалась в диван, пытаясь заглушить горечь от сложившейся ситуации.

Сэм, наконец, повернулась ко мне и нахмурилась, жестом попросив меня передать телефон, потому что я постоянно проверяла его, чтобы посмотреть прислала ли мне Лэсситер сообщение или электронное письмо. Она не прислала, и это заставило меня встревожиться. Поэтому я вжалась ещё сильнее, когда мои глаза заполнились слезами.